Ромка не знал, как долго оставался он наедине с природой, только когда повернулся назад, на горе уже было людно.
Все сгрудились возле какого-то холмика. Пригляделся Ромка, а это вовсем не холмик, а кучка хвороста.
— Прошу в круг, — сказал в это время кто-то глуховатым, чуть прерывающимся от волнения голосом. — Садитесь, садитесь!
Ромка тоже придвинулся к центру поляны. И тут затылок обдало горячим шепотом:
— Ромашка, тебе не страшно?
Оглянулся Ромка, а рядом с ним — толстушка Катя Блинова.
— Так уж и нисколечко не страшно? — опять с удивлением повторила Катя. Она всегда чему-нибудь удивлялась.
— Ты, Катя, как сюда попала? — тоже шепотом спросил Ромка.
— Так же, как и ты… своими ногами притопала. Садись давай, а то из-за тебя ничего не видно.
Опустился Ромка на холодную траву, и в нос ударило горьковатой полынно-мятной настойкой.
— Уселись? — спросил тот же голос, приглашавший всех в круг, и Ромке в этом голосе показалось что-то знакомое. — Наш отряд, ребята, теперь будет называться отрядом «Отважных». Совет отряда вас и позвал сюда.
Ромка вытянул шею, вглядываясь в поднимавшуюся над головой сидевших худенькую фигурку.
— Да ведь это же… Пузикова. Ну да, она!
А Пузикова, помолчав, объявила (как это Ромка сразу не узнал ее голоса?):
— Сейчас… будет говорить вожатый отряда «Отважных». Пожалуйста, Александр Прокофьич.
И Пузикова присела, а вместо нее поднялся высокий-высокий человек. Может быть, он только таким казался? Человек постоял, постоял, что-то комкая в руках, и вдруг сказал окающим баском:
— Здорово, ребята!
— Здравствуйте! — недружно, вразнобой раздалось в ответ. Ромка обернулся к Кате Блиновой.
— Знаешь, кто это?
— Кто? — спросила Катя.
Но на них зашикали, и Ромка больше ничего не сказал.
— Давайте знакомиться, — снова заговорил высокий человек, когда голоса стихли. — Наверно, многие из вас не раз катались по морю на пассажирском катере «Москвич». Катались? Ну, я так и знал. А я на этом катере штурманом.
«Почему Саша кажется тут таким высоким? — думал Ромка. — На самом же деле он и не высокий. И у Пузиковой тоже… совсем другой какой-то голос… не как всегда. Почему?»
Саша кашлянул в кулак, вытер платком лицо. Неужели ему жарко?
— Откроюсь, ребята, я долго не соглашался… долго не соглашался стать вожаком отряда «Отважных». Думаю, вы меня понимаете — почему? Какое это непростое дело командовать отважными, смелыми и честными ребятами! А теперь, пожалуй, вы меня спросите: а какими должны быть пионеры отряда «Отважных»? Да, какими?
Ромке почудилось, что все, кто сидел на поляне, еще ближе придвинулись к Саше. Ну, что же он замолк? А Саша снова вытирал платком лицо. Теперь уж и Ромке почему-то стало жарко.
— При отряде организуются разные интересные кружки. В них примем всех ребят, которые не боятся трудностей. Примем каждого, кто не устрашится пойти на штурм неприступной пещеры утеса «Белый камень». Каждого, кто готов вступиться за правду, помочь попавшему в беду человеку. Каждого, кто в любую минуту не погнушается засучить рукава и взяться за лопату, за молоток, за кирку.
И уж не терпелось вот сейчас же, прямо отсюда, отправиться и на штурм неприступного утеса в Усольских горах, и на кирпичный завод, где, оказывается, в разгаре самая горячая пора и где до зарезу нужны рабочие руки. Хотелось сейчас же записаться и в кружок «Юного речника». Не кто-нибудь, а сам Саша станет обучать ребят и судовождению и машинному делу.
— А я запишусь в кружок… который предания и старинные песни будет собирать, — наклоняясь к Ромке, зашептала Катя Блинова. — Мне Вера Пузикова давала читать сказку про атаманову трубку. Она ее записала от деда. Интересная. А этого… былинника, ну который сказку рассказал, мы обязательно к себе на сбор пригласим.
Но Ромка отмахнулся от Кати. Чего только надоедает?
— Подумайте, ребята. Крепко подумайте!.. Насильно мы никого не собираемся тянуть в наши кружки, — сказал напоследок Саша и сел.
И только он сел, как в тот же миг вспыхнул веселый огонек. Он пробежал по корявой хворостинке, отчетливо, до последнего сучочка, обозначившейся в темноте, озорно перепрыгнул на другую, позолотил ее и перемахнул на третью. А вот уже к черному небу взвились огненные языки. Никогда, никогда еще не полыхал на этой продуваемой всеми ветрами вершине такой яркий стоязыкий кострище!
Взвейтесь кострами, синие ночи, —