А за сараишком все тяпали и тяпали. «Тетя Мотя дрова колет… Пойду-ка ее спрошу… Может, она знает, куда делся Тимка?» — подумал Костик.
Он не стал обходить смородиновые кусты, а полез прямо в заросли. Раздвинул листья, сунул в чащобу голову и обмер.
Напротив его, протяни руку — и коснешься, сидела в развилке куста крошечная серая птаха с выгоревшей зеленой грудкой. Сидела себе спокойно и чистила о сучок носик.
Костик перестал дышать. Но птаха уже насторожилась. Миг-другой смотрела на Костика огненно-черной блестящей песчинкой, а потом по-мышиному пискнула и куда-то исчезла.
«Не полезу туда, — решил Костик. — И кусты царапаются, и у птички гнездо, может, где-то рядом».
Обойдя смородинник, он перемахнул через низкий заборчик и направился к сараю. Завернул за угол и, не удержавшись, радостно закричал:
— Ти-имка! Ты чего тут делаешь?
Тимка с размаху воткнул в чурбак топор, выпрямился. С напускной ворчливостью сказал:
— Пирожные ем! Разве не видишь?
— Пирожные? Какие пирожные?.. Ты же дрова колешь! — засмеялся Костик. — А я-то тебя, пропадущего, ищу-ищу!
— Ну, а зачем тогда спрашиваешь, если видишь? — подолом ковбойки Тимка вытер лицо, мокрое, запунцовевшее.
— Тебя тетя Мотя просила… дров наколоть?
— Нет, не просила.
— А зачем же ты сам?
— А ты на ус себе вчера ничего не намотал? Когда мы с тетей Мотей разговаривали?
Костик растерялся.
— На ус? А чего я должен наматывать?
— А вот чего: не женское дело — дрова колоть. — Не глядя на брата, Тимка поплевал на ладони и снова взялся за топор. — Я тут последнюю пару чурбашков расколю, а ты в сарай… Приметил, какую кучу накрошил? Вот в сарай и таскай полешки. Да смотри рядком складывай! Чтобы порядочек был!
— Это я в два счета!
«Какой же я… Если бы Тимка узнал, что я о нем подумал, когда к колодцу крался…» — корил себя Костик, собирая сухие, звонкие поленья.
Провожая взглядом брата, потащившего в сарай охапку дров, Тимка не сдержался и улыбнулся. Улыбнулся щедро, во все лицо.
„Здравствуйте, мальчики!“
В полдень — в самую жарищу — Тимка с Костиком пололи картошку.
Рачительная бабушка еще с весны обо всем позаботилась. В одном месте посеяла морковь, в другом посадила грядку лука, в третьем — картофель.
Тимка долго возился в чуланчике возле душевой, где стояли в углу лопата, грабли, ржавое ведерко с известкой, а на гвозде висел старый дедушкин плащ. Заденешь за этот плащ рукой, и он гремит, словно железо.
— Ни одной мотыги. Как в землю провалились! — сказал Тимка, выходя из чуланчика. — Придется, Костик руками дергать траву.
Костик не боялся работы. В прошлом году все школьники не раз и не два ходили на совхозные бахчи. Но ходили на прополку они всегда рано, по холодку, а в самый полдень отдыхали. В такой же зной только бы купаться в Волге или в душевой. И он сказал:
— А давай, Тимка, завтра поутру…
Но Тимка сразу же перебил:
— А ты что? Раскис, как девчонка? Да тут и работенки-то всего на полчаса!
— Я раскис? Потеха! — Костик презрительно усмехнулся. — Если хочешь знать, так я… я тебя в два счета…
— Ну, пошли тогда! — сдался Тимка.
Он шагами размерил картофельный участок. Вбил на меже колышек.
— Смотри, Константин: себе я отмерил в два раза больше. Смотри, чтобы потом не хныкать. — Тимка весело глянул на понурого брата. — Объявляется соревнование: кто первый закончит прополку, получит к чаю три медовых пряника. Кто отстанет — обойдется и одним.
Придирчиво оглядел Костик ряды картофельных клубней, осыпанные белыми звездочками непахучих цветов. Погрозил Тимке пальцем.
— Хитрый, Митрий! Где же у тебя больше? Больше-то как раз у меня!
— Не возражаю: давай поменяемся. Ты пропалывай мою полоску, а я твою, — этак спокойненько сказал Тимка. — Но заранее предупреждаю: не видать тебе, парень, как своих ушей, трех медовых пряников!
Дрогнули у Костика уголки пересохших губ. Вместо глаз — узенькие косящие щелки. Секунда раздумья, и вот он уже машет руками.
— Проваливай, проваливай! С тобой и пошутить нельзя!
Боясь, как бы Тимка его не опередил, Костик старался изо всех сил. Выдергивал с корнями кустики молочая, пырея и бросал их на тропку. Но вот с вьюнком-березкой расправляться было посложнее. Сорняк опутывал всю картофельную ботву, и тут уж поневоле приходилось подолгу возиться.