У кухонной двери Ромка замедлил шаг.
— Ничего себе, ладный домишко, — сказал в это время в столовой кто-то сильным мужским голосом — веско и чуть снисходительно. — С хозяйским доглядом его можно конфеткой сделать. Перво-наперво — крышу краской покрасить. А во дворе сад развести: вишенника насажать, яблонь… Земли-то вон сколько зря пропадает. А то какую-то акацию натыкали, а пользы от нее? Ни на грош.
Ромка плотно сжал губы. Кто это хозяйничает у них в доме? То бы он сделал, другое бы сделал… Акация, видишь ли, не по нраву пришлась. А эту акацию они вместе с отцом сажали. И радовались каждому принявшемуся кустику.
Переступив порог, Ромка приблизился к распахнутой двери в столовую. Так вот это кто — шофер. Плечистый парень с круглым смазливым лицом. Новичок недавно появился в совхозе. Раньше мать домой завозил степенный, отяжелевший от чрезмерной полноты дядя Митя. Дядя Митя никогда даже в сени к ним не заглядывал. А этот расхаживает себе по комнате гоголем, засунув руки в карманы пузыристых солдатских брюк, ко всему присматривается и присматривается, будто жить здесь собирается.
Ромкины губы сами собой стиснулись еще плотнее. А на побледневших щеках заходили желваки. Таким Ромку и увидела мать, зачем-то направляясь в кухню.
— Роман! — всплеснула она руками. — Ты же на бродягу похож.
Ромка растерянно глянул на свою линялую рубашонку, на заношенные, в заплатах штаны. Только бы она не догадалась, для чего он так нарядился!
— На рыбалку собрался, — сказал он негромко, потупясь. — Ты сама всегда ругаешься… если вымажусь…
Но мать не дала ему договорить. Обращаясь к остановившемуся посреди столовой шоферу, она с горестным вздохом промолвила:
— Полюбуйтесь на моего сорванца! Сладу с ним нет. Никакого сладу!
И тотчас повернулась к Ромке:
— Познакомься. Дядя Вася… И надо бы сказать «Здравствуйте!» Ведь ты, Роман, не маленький!
Шофер улыбнулся и сделал шаг к Ромке. Он собирался пропахшей бензином смуглой рукой с лиловатым змеевидным шрамом у запястья ласково потрепать мальчишеские непослушные вихры.
Но Ромка весь съежился и отстранился.
— Зачем же так нападать на хлопца? — дружелюбно сказал гость, опуская руку, и заговорщицки подмигнул Ромке. — Не обижайся на маму: женщины никогда не понимают мужчин.
Ромка насквозь видел этого парня с такими нахальными глазами. Ему явно хотелось понравиться Ромке. Пусть не примазывается, ничего не добьется.
— Иди и переоденься! — строго приказала Ромке мать. Она была недовольна необщительным сыном. Чуть помешкав, она прибавила: — Обедать будешь?
Помотав головой, Ромка торопливо зашагал в сени. Из сеней он выбежал на крыльцо. Взгляд сразу остановился на грузовике. В глазах туманилось, и грузовик двоился и троился.
Но вот Ромка с оясесточением потер кулаком глаза.
Туман исчез. Теперь Ромка отчетливо видел стоявшую за оградой новенькую, сверкающую машину. Он смотрел на нее с озлоблением, смотрел и думал. Невеселые в этот миг были Ромкины думы. А ведь всего полчаса назад, когда он летел домой, у него соловьи пели в груди.
Глава пятая „Эй, живая душа!..“
Ну до чего же хороши в нашем Красноборске июльские вечера! Еще совсем-совсем недавно негде было укрыться от зноя. Казалось, кто-то просто перестарался, раскалив солнце до белого накала. Не верите? Честное слово! Жара пронимала всюду: не только на улицах города с раскисшим под ногами, словно сливочное масло, асфальтом, но и на берегу Жигулевского моря. В полуденный час здесь были скованы дремой и теплая вода — парное молоко, да и только, — и обжигающе горячий воздух, пропахший пресным просвирником и ракушками. Эта безжалостная жара пронимала даже в парке. Да, да, даже в большом старом парке с тополиными аллеями — коридорами, напоминавшими горные ущелья, даже в тихом старом парке негде было спрятаться от палящего солнца.
Но зато вечером, стоит лишь схлынуть духоте, вот тогда-то на Красноборск и падет прохлада. Она прилетит из-за моря, с Жигулевских гор, сея над городом медвяный аромат цветущих лип. А вот уже и ветерок подул… Пронесется проказник по верхушкам деревьев — садов в Красноборске не счесть — и сгинет куда-то. А потом снова налетит, и снова дружно залопочет темная, густущая листва.
Тут и там начнут вспыхивать веселые, слепящие глаза огоньки — в окнах домов, на чугунных уличных столбах. По тротуарам не спеша зашагают в сторону пляжа горожане, зазвенят ребячьи голоса.
В этот вечер Ромка поздно возвращался с моря: на сине-черном небе уже перемигивались звездочки-слезинки, пока еще редкие, редкие.