Итачи, с болью в груди думает Сакура.
— Не ожидай, что жизнь отступницы органично впишется в то, что ты оставила в Конохе.
От этих слов по спине пробегает какой-то жуткий холодок, из-за чего Харуно требуется сознательное усилие, чтобы удержаться от дрожи. Одним плавным движением Конан поднимается с колен. Сакура игнорирует руку, которую протягивает синеволосая куноичи, следуя ее примеру, прислоняясь к стойке в попытке побороть волну головокружения. Она чувствует себя сбитой с толку, противоречивой и почти такой же расстроенной, как сегодня утром, сейчас, и…
— Я прошу прощения.
Слова Конан звучат мягко, и ирьенин нерешительно поворачивается, чтобы посмотреть на куноичи Дождя, которая взяла яблоко из корзины, лежащей посреди стола. — Я не хотела тебя расстраивать, — продолжает она, слегка царапая фиолетовым ногтем по тонкой темно-красной кожуре яблока. Несколько долгих мгновений обе молчат: Сакура осторожно прислушивается и ждет, а Конан, похоже, все еще погружена в созерцание. — Я подумала, что баланс, который Акацуки могли бы предложить тебе, был бы желателен, — тихо продолжает она. — Конечно, это не все, что ты хотела. С твоей стороны, это стало бы небольшой жертвой, но в то же время — принесло бы тебе некоторый покой.
Харуно закрывает глаза, упираясь локтями в стойку и делая глубокий вдох, который причиняет слабую боль. Возвращение в Коноху позволит ей быть со всеми, кого она любила, кроме Итачи, что оказалось… крайне необходимым напоминанием о реальности происходящего. За последние несколько недель, когда она и Итачи были захвачены чудесным, удивительным, совершенно новым ощущением того, что они вместе. Ну, Сакура забыла об их ситуации и о мимолетной природе их отношений. Обстоятельства позволяют им провести друг с другом еще год или, самое большее, полтора.
На долю секунды ирьенин задается вопросом, на что это было бы похоже (что плохо, настолько плохо, нелояльно и ужасно, безжалостно напоминает внутренний голос) — вернуться, помочь Наруто с переворотом и посещать Коноху каждый месяц или около того… приняв предложение Конан о вступлении в Акацуки. И, следовательно, остаться с Итачи.
В ту ночь в пещере Учиха признался, что причиной его нежелания вступать с ней в отношения являлось то, что он не хотел быть кем-то временным, и…
Ками, она не хочет думать об этом. Она не может думать об этом.
Сакура отворачивается, поднося слегка дрожащую руку ко лбу, заправляя несколько выбившихся прядей волос за правое ухо. — Если ты действительно нашла в жизни… баланс… какой описала, это принесло тебе… покой? — Неуверенно спрашивает отступница, не отрывая взгляда от маленького пятна на полу.
Краем глаза она замечает легкий изгиб голубой брови. — Да. — Коротко отвечает Конан.
И от сколького тебе пришлось отказаться?
Слова тяжело повисают в воздухе, из-за чего Сакуре приходится несколько раз моргнуть, чтобы прочистить глаза. Сложно поверить, что у нее такой личный разговор с вражеской куноичи, которую она едва знает. Но Харуно интуитивно чувствует, что Конан, кажется, прошла через свои собственные трудности: пошла на свои жертвы и компромиссы, чтобы быть с Пейном.
Свет лампы на мгновение мерцает. — Ты когда-нибудь жалела об этом? — Тихо спрашивает Сакура, осмеливаясь взглянуть на собеседницу.
В ответ девушка получает еще одну из маленьких, несколько меланхоличных улыбок Конан, ее ясные сапфировые глаза омрачены воспоминаниями и какими-то нечитаемыми эмоциями. — Нет, — тихо отвечает она, кладя яблоко обратно на стол. — Никогда.
В этот самый момент кольцо на правой руке Конан светится более ярким оттенком небесно-голубого, наполняя воздух гудением, из-за чего Сакура чуть не отскакивает назад, нервничая. Куноичи Дождя моргает, глядя на кольцо, прежде чем слегка прикоснуться к нему, и цвет возвращается к своему обычному оттенку. — Нам с моим партнером нужно посоветоваться, — вежливо сообщает Конан. — Его разговор с Итачи завершен. Он, вероятно, будет здесь в течение нескольких минут.
Ирьенин кивает, неуверенная в том, что сказать, но Конан улыбается ей, прежде чем царственно направиться к темному дверному проему на другой стороне кухни. — Удачи, Сакура, — тихо говорит она. — Какой бы путь ты ни выбрала, я желаю тебе счастья.
В следующую секунду Конан уходит, оставляя Харуно чувствовать себя еще более эмоционально опустошенной, чем раньше. Мисо-суп подкрепил ее физически, но все же розововолосая куноичи на мгновение покачивается на ногах, крепко вцепившись пальцами в стойку. Несмотря на часы, проведенные без сознания, она внезапно чувствует себя слишком уставшей, чтобы о чем-либо думать. Сакура медленно подходит к кухонному столу, садится на один из неудобных стульев и сворачивается в клубок, подтягивая колени к груди, обхватывая ноги руками, и, наконец наклоняясь вперед, чтобы тоже упереться лбом в колени. Ее чакра все еще находится на опасно низком уровне — как и следовало ожидать после выполнения такой быстрой последовательности высокоуровневых целительных техник. Достаточно раздражает, что с этим ничего нельзя поделать, кроме сна… и, возможно, долгого горячего душа.
Однако каждый раз, закрывая глаза, девушка вспоминает Мадару. Ужасающая последовательность событий, произошедших в конференц–зале. Железная, ледяная хватка пальцев Мадары, когда он откинул волосы назад и заставил почувствовать, как Итачи буквально умирает на ее руках — как чертовски близко они были к этому, как были близки к потере всего…
Какая-то отдаленная часть куноичи замечает, что Конан, вероятно, выбрала худшее время для того, чтобы сделать ей подобное… предложение. Если бы Харуно была в своем уме, она бы просто сказала «к черту все», но, честно говоря, хотя и неловко это признавать, прямо сейчас ей претит мысль о том, чтобы быть в разных комнатах с Итачи. Не говоря уже о том, чтобы навсегда расстаться с ним. Сакура отстраненно предполагает, что у нее может быть посттравматический шок.
Она не знает, как долго сидит там, то приходя в себя, то теряя сознание, пока, наконец, не чувствует легчайшие, почти ласкающие, прикосновения к своим плечам, и низкий, знакомый голос, тихо произносящий ее имя.
Итачи выглядит таким же измученным, и Сакуре требуется значительная выдержка, чтобы не подняться на ноги и не упасть в его объятия. Однако сейчас она лишь устало разглядывает партнера, прежде чем одарить усталой улыбкой. — Как все прошло?
Внешне Итачи бесстрастен, как всегда, но его руки нежны, помогая девушке встать, поддерживая одной рукой за поясницу. — Мы поговорим об этом, когда вернемся в безопасное место, — тихо отвечает Учиха, выводя куноичи в темный коридор.
Ее клон прошел этот путь, в результате чего Сакуре он кажется смутно знакомым: далеким, странным и отстраненным, будто какая-то сила на автопилоте направляет ее в комнату Итачи. Вполне уместно, что теперь, когда Мадары больше нет, темнота и плохое освещение перестали беспокоить ирьенина.
Тем не менее, оставшись наедине в его комнате, Итачи плотно запирает дверь, окончательный щелчок эхом отдается в тишине. Сакура медленно выдыхает, поднимая пальцы, чтобы провести ими по волосам, и заставляя себя сделать несколько глубоких, успокаивающих вдохов. В комнате нет окон, из-за чего помещение становится еще темнее из-за простого, безошибочно мужского темно-красного и черного декора. В другой ситуации она сочла бы такой дизайн интерьера мрачным, но все это настолько характерно для Итачи, что заставляет ее улыбнуться. Но, как ни неприятно, в его комнате еще холоднее, чем в остальной части штаб-квартиры, и так чисто и организованно, что этого достаточно, чтобы у Сакуры закружилась голова.
Тяжелые красные одеяла пахнут странной смесью травяных чаев и сильного химического запаха лекарств, которые он, должно быть, принимал из-за своей болезни перед смертью. Сакура молча пересекает комнату и, не обращая внимания на окровавленную одежду, со вздохом опускается на кровать. После паузы Итачи присоединяется к ней, как обычно, прислоняясь спиной к изголовью кровати. Девушка слишком измучена, чтобы сделать что-то большее, чем свернуться калачиком у его плеча и груди. Учиха на автомате обнимает ее, пытаясь привести в порядок спутанные розовые локоны.