Из ванной доносится отдаленный шум воды, и Учиха чувствует, как все дыхание покидает тело в долгом, протяжном вздохе. Он садится на край ближайшей к нему кровати: покрывала жесткие, чистые и туго натянутые, сильно пахнущие травяными ароматами свежей лаванды и розмарина. Сакуре бы это понравилось. Она бы свернулась калачиком в одной из его больших рубашек, завернулась в несколько слоев (слишком много слоев, всегда утверждал Итачи, не разделяя глубокой нетерпимости своей возлюбленной к холоду) одеял и прижала подушку к груди, потому что к настоящему времени она, вероятно, не привыкла спать одна. А потом быстро засыпала, измученная воссоединениями, внутренним конфликтом и слишком долгими размышлениями… всем, что снилось ей ночью.
Что-то глубоко внутри него болезненно сжимается при одной мысли о любви и Сакуре, и, черт возьми, каждую ночь, каждую чертову ночь с тех пор, как она вернулась после той стычки с Наруто и практически приказала убежать с ней, Итачи пытался не считать, сколько дней у них осталось. Сегодняшняя ночь стала жестоким пробуждением, острым напоминанием о собственной глупости.
Слова Какаши о Сакуре безжалостным эхом отдаются в голове, и… она любит его. Итачи не сомневается в этом. Она говорит ему об этом по крайней мере раз в день. Но дело не в вопросе любви, а в том, кого или что она любит больше.
Учиха никогда не спрашивал, хочет ли девушка вернуться в Коноху, полагая, что оба знают ответ. Эта тема для них — своего рода табу. Они не обсуждали ничего, что имело бы отношение к Конохе и жизни после переворота. Однако иногда, выполняя задания Акацуки — когда они вместе отчитывались перед Лидером, или в редких случаях, когда Сакура надевала плащ, который Конан заказала для нее, чтобы выполнить особенно важную миссию, Итачи позволял себе фантазировать о бесконечно предпочтительном совместном будущем. Он не думает, что когда-нибудь покинет Акацуки — организацию, которую Пейн и Конан создали исключительно для себя, и их цель — достижение мира — Учиха, несомненно, уважает и принимает. Акацуки, помимо Сакуры и Саске, — место, где он также установил связи: Кисаме — самое близкое, что у него есть, к другу, они с Пейном питают глубокое взаимное уважение. Хотя Итачи предпочел бы быть ослепленным раскаленной кочергой, чем признать это вслух, временами он уверен, что будь у него старшая сестра, она была бы подозрительно похожа на Конан.
Сакура могла бы быть счастлива с Акацуки, как последние полтора года. Итачи почти полностью уверен, что если бы они вдвоем могли сесть и рационально поговорить, девушка бы согласилась с ним.
«Если ты каким–либо образом вмешаешься в то, чего хочет Сакура — словесно, физически, эмоционально, ментально…»
Нукенин тянется к плечу и почти навязчиво начинает приглаживать свой длинный конский хвост. В то же время Учиха знает, со слишком большой ясностью, что это будет достаточно сложно для Сакуры и без его участия. Мужчина ничего не может ей дать или предложить, чтобы гарантировать, что она останется (или мотивировать ее остаться?), не нарушив абсурдных условий столь же глупого указа нелепого Хатаке.
Кроме…
Пальцы Итачи соскальзывают и запутываются в кончиках волос. На мгновение он думает, что лишился рассудка.
Нет, решает Итачи, так сделал бы Саске — безрассудно, горячо, эгоистично, порывисто.
Возможно, об этом стоит подумать.
На следующее утро
Сакура ужасно спит.
Неприятно признавать, но девушка отвыкла спать одна. Как бы странно это ни звучало, она не спала без Итачи уже три года. В гостиничном номере уютно, да — тепло, одеяла пахнут розмарином и лавандой, и ей это нравится. Отступница свернулась калачиком в одной из больших рубашек Итачи, закуталась в множество слоев одеял и должна была быстро заснуть, измученная воссоединениями, эмоциональным конфликтом и слишком долгими размышлениями, но…
На самом деле именно эмоциональный конфликт не давал ей спать большую часть ночи.
Слишком уставшая, чтобы переживать о том, что видит в зеркале, Сакура смотрит на свое отражение, закончив застегивать молнию на черной куртке с меховой подкладкой до самого подбородка. Харуно слишком бледна, что делает темные круги под глазами еще более заметными. Сегодня ей даже не хватает решимости заняться своими любимыми волосами — она беспорядочно расчесывает пальцами нужные пряди и собирает их в небрежный хвост, прежде чем отправиться завтракать.
К некоторому разочарованию и облегчению, Итачи нигде не видно. Обычно он выглядит угрюмым по утрам и держит в руках чашку чая размером с лицо, но по-прежнему охотно отвечает на ее поцелуй с пожеланием доброго утра с таким же спокойствием и страстью с привкусом чая. Однако девушка видит лишь Какаши, который сидит у кофемашины и выглядит таким же угрюмым, потягивая напиток из большого пластикового стакана, пахнущего шоколадом и клубникой.
— Доброе утро, — устало приветствует ирьенин, проскальзывая на сиденье напротив, предварительно взяв большой апельсин и такое же большое яблоко из корзины с фруктами. Вафельница, похоже, сломалась.
— Хм, — бормочет в ответ Хатаке с полным ртом дымящегося горячего капучино.
— Лучше скажите, что не убивали Итачи, — предупреждает Сакура, ее тон становится угрожающим из-за громкого хруста яблока, вызванного злобным укусом.
— Не убивал, — отвечает Какаши подозрительно бодрым голосом. — Хотя, признаюсь, я немного удивлен, что ты не назвала его своим дорогим Итачи-куном.
Ирьенин с твердым стуком кладет яблоко обратно на стол. — Во-первых, — начинает девушка обманчиво терпеливым тоном. — Если бы он не убил меня из-за чего-то подобного, я бы утонула в собственной блевотине. Во-вторых, если хотите что-то сказать, сенсей, просто скажите.
— Хорошо, — отвечает Хатаке, отбрасывая притворство, наклонившись к ней. — Во что, черт возьми, ты играешь, Сакура? Настолько привязаться к такому изгою?
— Он не изгой, — горячо возражает Сакура. — Мы встретились, когда он спас мне жизнь. Итачи никогда не причинял мне боль и не намеревался причинить боль кому-либо еще…
…а потом Харуно закрывает рот, потому что знает, что лжет.
— По сути, он пытался убить Наруто, Сакура, — парирует Какаши с наигранным спокойствием в голосе.
— И он понял, что совершил огромную ошибку, убив одного из самых злых и могущественных шиноби в истории Страны Огня, чтобы спасти жизнь Наруто, с огромным риском для себя. Он чуть не умер, Какаши!
Копирующий ниндзя фыркает, забирая у ученицы апельсин, перекидывая его из одной руки в другую. — Как самоотверженно, — саркастически комментирует Хатаке, многозначительно задерживая взгляд на девушке. — У него, вероятно, не было скрытых мотивов, верно?
Харуно сердито краснеет, прежде чем наклониться и забрать свой апельсин обратно. — Это не имеет отношения к делу.
— Да, но Сакура, ты когда-нибудь находила время, чтобы обдумать все как следует…
— Что? — Огрызается в ответ ирьенин, ее нервы были достаточно измотаны из-за недостатка сна и постоянных мучений по поводу определенных событий и выбора, что только усугубляет ситуацию. — Сначала Наруто, теперь вы — я не чертов ребенок, Какаши! Я не глупый маленький двенадцатилетний генин, которого вы впервые встретили. Но вы с ним, похоже, совсем так не думаете — на случай, если вы пропустили — я взрослая, умная и достаточно зрелая, чтобы делать свой собственный выбор, и мне не нравится, что вы осуждаете меня за то, что на самом деле вас не касается!
Ее голос становился громче с каждым последующим словом, заставляя Какаши радоваться тому, что они одни на кухне. К настоящему времени оба встали из-за стола, сверля друг друга взглядами.
Хатаке делает глубокий вдох, заставляя себя отвести взгляд от ученицы, взглянув в окно. Как обычно, идет снег, и на мгновение — хотя он и презирает снег — Копирующий ниндзя завидует его атмосфере несомненного мира и успокоения. — Сколько должен был узнать Наруто? — Спокойно спрашивает мужчина.
Сакура кладет руки на бедра, ее поза все еще совершенно воинственная. — Все, и я с нетерпением жду возможности рассказать ему об этом лично. Как и вам, Какаши…