Надо сказать, что я ошибся в обоих случаях. Киев всё же решился на полноценную войну. План украинского командования предполагал «обтекать» города и ни в коем случае их не штурмовать. Важно отметить, что именно негибкость украинских военных во многом спасла от поражения ополченцев. Фактически НИ ОДИН ГОРОД ДОНБАССА не готовился к обороне. Никакие оборонительные мероприятия не проводились: баррикады, противотанковые ежи, карты огня, окопы, какие то осмысленные укрепления — ничего этого не было. В Горловке хотя бы взорвали мосты, что затруднило передвижение техники. Блокпосты в черте города напоминали просто мусорные свалки, но никак не укрепления. У ополчения элементарно не хватало людей перекрыть все направления в крупных городах. После разведки таких участков, ВСУ могли бы без труда зайти в городскую черту и закрепиться, однако «Синдром Грозного-95» давал о себе знать. Но так как Центральный Донбасс — это вообще одна сплошная агломерация, то в города всё же пришлось заходить. Возможно, повторюсь, сказав, что везде, где оказывали хоть какое-нибудь сопротивление, ВСУ останавливались и никаких штурмов не предпринимали. По моему мнению, шаблонные действия украинского командования, в частности, не желание заходить в города, это одна из причин их поражения в 2014 году.
ИЮНЬ
Бетонный пол и стены. Решетки. Какой-то пожар, сильный пожар, но я чувствую себя в безопасности: бетон же не горит. Пожар как будто снизу. Мысль: «Я специально здесь, чтоб не сгореть». Просыпаюсь.
Сегодня рано утром украинские ВВС нанесли удар по Горловке. Попали в ОВД — там один из штабов ополчения. Погиб парень, который вечером пришел и записался в ополчение. Остался ночевать в ОВД. Погиб во сне — не самая худшая смерть на войне. Вот ведь как бывает: не успел и повоевать, но навсегда остался ополченцем Донбасса.
Мой сон знаковый, это сто процентов: «Пожар» — это война, бетонные стены и решетки — это тюрьма. Бог поместил меня в тюрьму, чтобы уберечь от «пожара». Всё предопределено. А как же война? Это ли не Воля Божья для меня?
Но я хочу на войну…
К июню уже всё пропиталось атмосферой побега. Тогда я понял, что такое «коллективное бессознательное»: вдруг все, не сговариваясь, начинают обсуждать одно и то же. Везде. Уже даже никто особо не маскировал эти разговоры. Вскоре дошло до того, что часть зэков, совсем потеряв страх, пошла к блатным на УК, курсовать, что они при любой возможности будут бежать.
Вечером в «локалке» тусуемся с Толиком-Армяном.
— Слушай, Влад. У нас же было такое в Армении ещё в 90-е. Война была. Прям на тюрьму зашли и сказали: «Кто будет воевать — выходи!» Мы это давно прошли. А в Шуше как было: просто ворота открыли и сказали: «Идите куда хотите!» И тут такое будет! Это я тебе говорю! И в Грузии тоже самое было… Хули нам, мужикам! Нам не западло! Я тех, кто ко мне домой с оружием пришел, я того маму ебал! Любому Вору поясню, — ободрял меня Толик, — надо только вместе держаться, чтоб вместе, если что.
Я все надежды возлагал на своего приятеля Андрюху. Но он пока сказал, что внятного ответа от командира не получил. Кум тоже сидел где-то в окопах под Первомайкой, недалеко от Карловки, и также ничего не обещал. К Спартаку приехал на свиданку его сослуживец по 3-му полку Як. Пришел прямо с оружием, чем напугал руководство колонии. Пообещал в скором времени его забрать, Спартак сказал, что поговорит и за меня.
МЕДИТАЦИЯ В БЕГЕ
Существует ли медитация в беге?
Подумал о том, что может быть я бегом лечу какой-то невроз? Бегу от себя или от обстоятельств? Я бегу по посадке, оббегаю террикон, купаюсь и снова бегу. Купаться можно пока лёд не сковывает наш Старый ставок. Раньше, когда сделали плотину, карьер наполнился водой и размыл ближайшее кладбище. Плавали гробы, части тел. Периодически во время весенних паводков кладбище размывало, и снова всплывали гробы — как-то это никого не смущало. Рядом горит городская свалка. Почему-то подумал, что мы чем-то напоминаем индусов с их Гангом. В детстве летом мы тут часто пропадали. Зачем-то убивали лягушек, жарили мидии.