Мы идём домой по посадке: лето, солнышко заходит, тепло, хорошо. Кто бы мог тогда подумать, что именно в этой посадке всего лишь через три года будут стоять гаубицы. Работать они будут в сторону Нижней Крынки, Ясиновке (!) по наступающей 25-й бригаде ВСУ из Днепропетровска (!).
В балке, где в детстве мы играли, то во Вьетнам, то в Афганистан, будет стоять «Град», и от его залпа будет дрожать весь посёлок!
Я скептически настроен к Лёхиным теориям и возражаю:
— Братан! Какая война? Какие революции? Люди думают как кредиты отдавать! Им стадион построили и больше ничего не надо! Кто пойдёт воевать? Шахтёр? Да ему реально некогда! Наркоманы эти? Не гони дуру! Люди сейчас не те…
— Ну, может ты и прав, если так материально смотреть. Но если на знаки обращать внимания… Вот ящерицы ушли, их раньше больше было. Это духовные вещи.
Надоело спорить. В кафе, что ли, вечером сходить?
— Запомни! На Украине будет гражданская война, и будет она у нас в регионе! Янык думает, что всё стабильно, но это только видимая стабильность! — он всё не унимается.
— Слушай, давай сейчас по домам, обмоемся, а затем сходим, посидим куда-нибудь? — перебиваю я друга.
Лёхе не нравится, что я сбил его с мысли — он отвечает раздражённо:
— Тебе лишь бы бабы! О душе бы подумал перед такими событиями!
Солнце зашло. Заканчивалось моё последнее мирное лето.
САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ДЕНЬ
Я захожу в сушилку к Ахмету. Он с Исой палит голову очередному дуралею, видимо, проигравшему много денег и пришедшего просить в долг.
Далбоёбы — это ужас: война идёт, а они в карты играют, банкоматы не работают, люди в подвалах сидят, боятся вылезти, а они карты…
Сейчас стоит такой перед Ахметом, голову свою тупую повесил… В местах заключения, исследуя окружающий люд, сотни раз убедился в правоте Фрейда, который видел корень игромании в комплексах онанизма и мазохизма: игроманы — это те, кто наказывает себя своими собственными руками.
— Ти скажи, как ти жИвёщь? — начинает Ахмет.
— Как я живу?
— Не знаещь? Я скажю тебе, как ти живёщь: ты собсвена пизду живёщь… Знаещь пизду? У наркамана — это вена, — Ахмет бьёт себя по руке. — У женьщины межьду ног пизда, а у тебя тут, — Ахмет бьёт себя по животу. — Всё только сэбя для сэбэ…
Иса тоже подключается, но более эмоционально:
— Эй, что ты себе вазабнавил?!
— Э-э… не вазабнавил, вазамнил, чьётё ти… — поправляет Ахмет Ису.
Я прерываю воспитательную беседу.
— Здорово!
— Иды, иды… Дичь… — прогоняет Ахмет бедолагу.
— Слюшай, там мне козлятину земляки закинули… Ментов попросили, они принесли. Возьми, покюшаете с Федей.
— О, от души, брат!
Мясо! Нихуясебе, вот это джекпот.
Света нет уже второй день: опять после обстрела пропал. Дрова, вроде, остались… Разожгли костёр, я огнём занимаюсь, Федя готовить будет. Помню, недавно чая захотелось, а дров нигде не было. Тапок нашел старый: одного хватит литряк закипятить. Вышел в «локалку», только костер разжег, и начался обстрел. Всегда убегали обычно, а тут один тапок — не на простынях же кипятить — я не умею, видел один раз. Кусок простыни лентой отрывают, воду в пластиковую бутылку наливают, крутят бутылку, простынь горит потихоньку, вода закипает. Я пробовал — не получается.
А обстрел хороший такой, от души наваливают. Мины свистят над головой и рвутся где-то недалеко. Земля, камешки рядом падают. Я каждый раз на землю — колени и локти поцарапал. «Закипай же ты, блять!» Кто-то из барака мне кричит: «Детям будешь рассказывать, как ты чай кипятил, так хуй поверят…» Улыбается какой-то зэк своей прочифирённой улыбкой.
Хоть бы сейчас обстрел не начался — с кастрюлей этой бежать… Последняя осталась. Остальные продырявило… Вдруг.
— Е-Е-ЕДУ-У-УТ! — послышался крик с дальнего барака.
«…Кто не дверью входит во двор… но перелазит инде, тот вор и разбойник».
До сих пор не верится, что всё это происходит: минут пятнадцать назад в «локалку», где я варил козлятину, прибежал Старый и каким-то начальствующим тоном проговорил:
— Ну ты идёшь?! За нами приехали! Собирайся!
— То, что ты говорил?.. — я не верил.
— Да, давай быстрее…
Да всё собрано давно. Я со всех ног бегу в секцию, хватаю сумку, что было на тумбочке просто сгребаю. Эх, книги останутся.
Федя на продоле:
— Братан, а козлятина?.. — наверно это он от растерянности сказал.