– Не заслужил, – хмыкнула я, засовывая один наушник обратно в ухо. – Это все? Мне нужно продолжать тренировку, а вы меня отвлекаете.
Отец нервно провел ладонью по своим белокурым вьющимся волосам, и привычным движением пригладил их назад. Когда-то я делала точно так же со своей, идентичной по цвету и структуре, шевелюре. Однако когда познакомилась с Лином, или иначе Александром Линбергом, лично и заметила у него эту навязчивую привычку, покончила с ней раз и навсегда, заодно не забыв перекраситься в черный. Мне хотелось максимально отгородиться от схожести с этим посторонним для меня человеком.
Бабушка, к сожалению, до таких перемен в моей внешности не дожила, но я более чем уверена, что она, в отличие от матери, поддержала бы меня, и стала бы звать своей маленькой ведьмочкой, на которую я как раз таки стала походить. А я была бы рада этому. Уж лучше, казалось мне, быть ведьмой, чем копией своего отца. Он представлялся мне куда большим монстром.
– Нет, не все, – произнес мужчина строго, шагая в мою сторону вместе со своими бугаями.
Я инстинктивно подалась назад. Нельзя было подпускать его слишком близко.
– Не бойся. Нам просто нужно поговорить. Наедине.
– Поэтому ты притащил с собой этих? – кивнула я ему за спину. – Нет уж. Спасибо. Нам с тобой не о чем разговаривать. Познакомились пять лет назад, узнали друг друга поближе и разошлись. Я никуда с тобой не пойду и ни на какие твои уловки не куплюсь. Проваливай уже и перестань пытаться встретиться со мной. Особенно в парке в семь утра. Могу и заяву накатать за домогательства. Все твои особые приметы я знаю.
Александр тихо рассмеялся в ответ.
Мой кулак против воли сжался. Мне очень хотелось стереть улыбку с самодовольного лица. Но пока я не была настолько уж безрассудной, а потому продолжала стоять, ожидая момента, когда наконец-то смогу сбежать. Это ведь было делом моей жизни – бег. Бесконечное движение по кругу.
– Слушай, детка, давай обсудим все спокойно, – произнес он, стараясь придать голосу миролюбия. – Мы можем сходить… – он медленно почесал подбородок, – в кафе. Девочки же любят мороженое, да? Выберешь любое.
– По-твоему, мне двенадцать?
– По-моему, я просто пытаюсь пойти тебе навстречу, дочка, – вновь разозлился он. – Нам нужно кое-что обсудить. Как семье.
– Семье? – ухмыльнулась я. – Мороженое? Ты не в своем уме, если думаешь, что после прошлого раза я пойду куда-то с тобой. Поищи для вербовки кого-нибудь кроме меня. А лучше сдайся полиции, покайся в содеянном, и отсиди положенный тебе срок там, где следует.
– Я не хотел напугать тебя, Дана.
– Да что ты? А по-моему ты только это и умеешь. Разве нет? Ты никогда не был моим отцом. И если за пять лет ты все еще не понял, что я не желаю с тобой общаться, как и ты со мной когда-то, то напоминаю – катись к черту, Лин. И дружков своих забери.
Последний раз взглянув на мужчину, я развернулась и сделала несколько шагов. Но прежде чем вставила второй наушник в ухо и побежала дальше, снова услышала его голос.
– Ты знаешь, что я пытался общаться с тобой, когда вы вернулись. Но твоя мать не давала мне этого.
– И правильно делала! – воскликнула я, вновь оборачиваясь. – Ты променял нас с мамой на наркоту, позволил ей уехать из родного города, потеряв все, что у нее здесь было. И на что ты надеялся? Что если будешь караулить нас возле подъезда по вечерам, то она к тебе вернется? К тебе, Лин?
В моей памяти до сих пор было живо воспоминание о том, как мама отобрала у меня из рук подаренную отцом фарфоровую куклу и разбила ее прямо на его глазах. Тогда я не знала, что это был он. Мама сказала, что я не должна ничего брать у незнакомцев. А он больше и не пытался что-то мне подарить. Пропал на целых семь лет.
Второй наушник, наконец, нашел свое законное место, погружая меня в мир бодрящей музыки. Теперь она орала на всю мощь, на которую была способна. И, кажется, выполняла свою миссию. Александр что-то прокричал мне вслед, но я не обратила на это никакого внимания. Я бежала вперед, пытаясь сглотнуть ком, появившийся в горле так некстати. Это была обида недолюбленной девочки, которую мне и самой до безумия хотелось порой пожалеть. Но все это было ни к чему. Мой отец давным давно умер в моей душе и никто, даже этот призрак был не в состоянии этого изменить. А жалеть умерших, не давших чего-то при жизни своим детям, не стоило – у них просто не было такой возможности. Как и у меня не было шанса на нормальное человеческое теплое детство со счастливыми воспоминаниями о родителях.