И все же она не могла вот так смиренно принять столь убогую судьбу. Она взвалила на себя все. Она скребла заплеванные угла свекровьиной, доселе не знавшей ремонта квартиры, покупала новую мебель, выводила клопов. Бабка с готовностью уступила молодой хозяйке, перебралась в маленькую комнатку, чтобы своим неэстетичным видом не портить интерьер похорошевшей квартиры.
Тогда-то и подружилась Даля Андреевна с Викторией Анатольевной. Немало бессонных ночей и горьких раздумий над своей незадачливой судьбой принесла ей эта дружба. Жизнь подруги представляла абсолютную противоположность. Дача, своя машина, тогда еще редкость, трехкомнатная квартира с прекрасной обстановкой и муж, серьезный, непьющий, которого Даля Андреевна побаивалась даже. Да и он держал ее на почтительной от себя дистанции. Дале Андреевне не ходить бы к ним, не расстраиваться лишний раз, но она уже не могла не бередить и без того изболевшуюся душу сознанием чужого благополучия и собственного ничтожества — будто бы срывала с нее коросты.
Викторию Анатольевну тоже устраивала эта дружба. Ласкали самолюбие неиссякаемые изощренные восторги: «Ах, какая ваза! Какая тонкая работа!», «Никого не слушай, этот кримпленовый костюм тебе очень к лицу. Все-таки добротность есть добротность». Или же: «Какой милый ситчик! Легкий, воздушный, не то, что синтетика. Ты в нем совсем, как девочка» (это уже тогда, когда кримплен утратил свою былую популярность). Приятно было иметь под боком существо во всем хуже тебя, постоянно поддерживающее в тебе уверенность в том, что ты умеешь жить, в отличие от некоторых.
Благополучие подруги побуждало Далю Андреевну к деятельности. Пружина великого беспокойства «быть не хуже», с детства застрявшая в ее сердце, давила и колола изнутри. Она поставила целью перевоспитать мужа. Не спускала ему ни одного позднего прихода домой, ни одной пьянки, выливала в унитаз водку, шарила по карманам, выуживала из-под стелек ботинок истертые пятирублевки, жаловалась на него начальнику цеха, где он работал, ругалась, не разговаривала неделями, ложилась спать отдельно от него. Но на исправление не было и намека. Напротив, он возненавидел ее и стал пускать в ход кулаки. У него появилась постоянная баба на стороне. И в конце концов он подался на Север. Полная желания мстить, Даля Андреевна подала на развод и выписала его из квартиры.
Свекровушка притихла совсем. Поехала как-то погостить к дочке в другой город да так и не вернулась. У Дали Андреевны не поднялась рука выписать старуху. Возвращаясь домой с работы, она поначалу с тоскливой готовностью ожидала встречи с бабкой. Но прошли полгода, потом год, и Даля Андреевна поняла, что она не вернется. Не веря в собственное счастье, Даля Андреевна занялась квартирой. Выкинула скрипучую бабкину кровать и старый комод без ручек, а кое-какое ее барахлишко связала в узел и вынесла в подвал. Однажды осенью, уже окончательно забыв о существовании свекрови, она вдруг получила от нее две посылки с яблоками.
Судя по грошовым алиментам, изредка выпархивающим из разных концов Союза, ее супруга все носил ветер странствий.
Шли годы. Расстраивался город. Высились на окраинах новые районы. Далю Андреевну стало раздражать свое жилище. Таких крошечных прихожих (полтора квадратных метра) не было ни у кого из ее знакомых даже в квартирах старой планировки. И отчего ей всегда и во всем так не везло?! Дровяной титан — каменный век. Стыдно кому сказать. Посуду она мыла не в раковине, лишь открывая краники, как все нормальные люди, а в тазу, грея воду в чайнике. Как в деревне в какой-нибудь. А эти смежные комнаты! А обстановка! Какие-то шкафы производства местной мебельной фабрики. Тогда как у Виктории Анатольевны — югославская стенка. И у всех, у каждой жабы, были стенки! Несколько месяцев, в стужу и дождь, упорно, как на работу ходила, отмечалась Даля Андреевна в очереди на стенку. И наконец, продрожав январской ночью перед заветной дверью в злой, алчущей мебели толпе, усталая, невыспавшаяся, но гордая и счастливая, везла она заветную покупку домой в голубом мебельном фургоне.
Особой гордостью Дали Андреевны была ее «библиотека». Она не говорила: «У меня много книг». Она произносила со скромным достоинством: «У меня неплохая библиотека». Именно наличие «неплохой библиотеки» (Ирочка из «Подписных изданий» шила платья у Дали Андреевны) давало право обронить при случае: «Да, Достоевский — глубокий психолог...» Или: «Жорж Санд — замечательный писатель». Она даже стала приглашать гостей.