Даля Андреевна, замирая, вошла в комнату.
— А где же... она? Тоня?
— В морге, — прошептала Надя распухшими губами.
— От чего хоть она умерла?
— Рак. Как она мучилась... — Надя надолго замолчала, вздрагивая в рыданиях.
— Я только сейчас все поняла. Только сейчас... — вновь заговорила она наконец. — Вы ведь знаете, тетя Даша, я мамы своей почти не помню. Мы с Иринкой все время у тети Тони пропадали. Она ведь рядом жила. Она и в садик нас водила. Бабушке некогда всегда — у нее огород. Папа — он, конечно, заботился о нас, но вы же знаете, он выпить любит. И мы все с ней и с ней. И в первый класс она нас отвела, и уроки с нами делала, и на собрания родительские ходила. И всегда такая веселая. Весь город ее знал.
— А завещание она написала?
— Завещание? — Надя глянула зареванными глазами, не понимая. — Зачем?
Ну вот, так и есть! Болеть раком и не оставить завещания, когда у тебя нет близких родственников — на такое способна только Антонина. Теперь начнется!
— Я ведь сначала не знала, что она болеет. Скрывала она. Не хотела нас расстраивать. И вовсе не на курсы в прошлом году она ездила, а на операцию. У меня тогда Павлик совсем еще маленьким был, а Иринка уже в Ленинграде училась. Простить себе не могу. Если б мы знали... Иринке мы и сейчас ничего не сообщили — рожать ей скоро.
Они снова помолчали.
Даля Андреевна тихо прошла в кухню. Здесь по-прежнему красовались все тот же громоздкий буфет и самодельный стол. Даля Андреевна узнала их, хотя они и были выкрашены белой водоэмульсионной краской. Для новой-то квартиры могла бы и поприличней что приобрести. Но зато сама кухня! Это тебе не ее, Дали Андреевны, клетуха, где двоим не разойтись. Какие только вещи ни помещались здесь, не мешая друг другу. Даже фамильный «Зингер», знакомый с детства до последней завитушки на черном узорчатом столике с педалью. Ну, уж без «Зингера» она отсюда не уедет! Где только пристроить его дома? Ничего, втиснет куда-нибудь. А уж «Veritas» настроить только на закрутку и обработку петель. Даля Андреевна вышла в прихожую, заглянула в сияющую кафелем ванную. А она-то всю жизнь мучается с дровяным титаном... Всегда этой Антонине везло больше, чем ей. И кому теперь достанутся эти стены? Знать бы заранее, убедить бы сестру прописать Артура. А может, еще не поздно что-нибудь сделать? Сходить в горисполком?.. Как же, дожидайся! Без тебя мало охотников на это гнездышко!
Вконец расстроенная, она опять вошла в комнату, прислонилась к дверному косяку.
Надя все так же сидела на диване. Тонкое лицо ее белело в сумерках на фоне ковра.
— А потом она стала все раздаривать, — заговорила Надя. — Думала пальто себе шить — не стала. Мне норку отдала. Я ей говорю: «У меня же это пальто еще хорошее, да и некогда мне по примеркам ходить — ребенок на руках». — «Ничего, — говорит, — потом когда-нибудь сошьешь. Воображайте, пока молодые». Иринке крепдешин свой подарила. Красивый такой. И цепочку золотую, а мне — серьги. Потом гляжу, Татьяна, подруга по работе, в ее босоножках щеголяет. Я тогда подумала, что она ей их продала, а теперь уверена, что тоже подарила. Красивые такие босоножки, югославские. А бабушке машину стиральную отдала. «Хватит тебе, — говорит, — тетя Варя, в корыте полоскаться».
Вот, значит, как! Кому угодно, даже Татьяне какой-то все пораздарила, а про сестру двоюродную и не вспомнила! Это она из зависти ей так отомстила. Конечно, из зависти. Пережить не могла, что сестра теперь городская женщина, одевается хорошо, в торговле работает, замужем, пусть неудачно, но все-таки была. Не то что она, старая дева! Даля Андреевна, забывшись, проглотила валидолину.
— А когда Валерка мой в Ленинград подался, — продолжала Надя, — она мне посоветовала у себя прописаться. «Только, — говорит, — охламона своего сюда не прописывай. Выживет он тебя из квартиры».
Все ясно. Значит, квартира, с просторной кухней, с горячей водой, с лоджией — все этой соплюхе. Прекрасно! А ее Артур пусть как хочет перебивается!
Артур, конечно, без крыши не останется — Даля Андреевна это прекрасно понимала. Она постаралась отогнать тревожные мысли, да разве их отгонишь? Что будет? Что будет потом, когда он вернется оттуда? Даля Андреевна даже в мыслях пугалась этого страшного слова — тюрьма. Каким он вернется?
А может, уж лучше его женить? Конечно, Ольга Виктории Анатольевны теперь безвозвратно потеряна. А как Даля Андреевна рассчитывала на этот брак! Сколько забот свалилось бы с ее материнских плеч! Так нет, ему, видите ли, Ольга недостаточно хороша. Ему красавицу подавай. Упустить такой случай! Все так удачно складывалось.