После этого она также умудрилась нажаловаться на меня графу, и в один день меня ждал совершенно неприятный разговор. Но будучи немытой, я постоянно чесалась, потому что мне все время казалось, что по мне что-то ползает, я высказала графу, что либо я на виселицу иду сама, либо меня моют, так как я не уверена, что у меня есть прививки от чумы 1757 года. К моему удивлению, граф сдался, правда в конце все равно предупредил, что в следующий раз он выберет виселицу. После этого меня каждый вечер ждала ароматная горячая ванна. И если честно, мне совершенно было плевать, что я усложняла работу слугам.
Я уж молчу, в какой ужас пришла Деверо, когда узнала, что я не умею играть ни на одном инструменте, максимум постучать ритмично ложкой по бокалу. Но, к счастью, она быстро сообразила, что у меня хорошие голосовые данные , дав мне разучивать старинные глупые песенки про пастухов и пастушек, про любовь в амурах, про печальные лики луны и прочую унылую дребедень.
Самыми ужасными в моем заточении были и вечера. Темнело быстро, электричества ждать в замке графа еще лет сто, а то и больше. Всюду горели “сальные” свечи с неприятным запахом, и тут на меня наваливалась тоска. Я пробовала читать, но книги были ужасны, как и весь этот век, так что чтение скоро было забыто. Хотя мадам Деверо, узнав, что я умираю со скуки по вечерам, подсунула мне «Наука для благородных девиц юных, коих должно воспитывать и назидать», где были описаны правила поведения. И книга стала моим спасением на некоторое время. Лесли бы сразу сказала, что каждую фразу можно было превратить в цитату и вывесить на фейсбуке. Поэтому я уже знала, что я сделаю в первую очередь, когда встречу ее. Ей просто нужна эта книга!
“Девицы должны быть красивы и изящны. Смех должен быть не громкий, но рассыпчатый. При плаче можно уронить не более трех-четырех слезинок и наблюдать, чтобы не испортить цвет лица. Не поощряется частое падение в обморок. Окружающие люди могут подумать что вы не здоровы и могут сообщить об этом вашему будущему мужу. Но упасть в обморок в момент наивысшего пика чувств можно, даже позволительно, дабы все поняли о ранимой и невинной душе юной красавицы.”
Когда книга закончилась, я разревелась так, что слышал весь дворец. Мне нужна была Лесли! Мы должны были хохотать над этой книжонкой день и ночь.
Одно было хорошее в этом веке - еда. Каждое блюдо было неимоверно вкусным. Хотя объяснить это было легко: ГМО еще не изобрели, все натуральное, единственное утешение здесь для людей была пища, вот они и старались. А я поглощала каждое блюдо до самой крошки, еле удерживаясь, чтобы не облизать тарелку. К сожалению, добавки мне перепадали не часто. Мадам Деверо сразу поняла, что “дикарка” не ест, а «жрет», поэтому еду можно использовать, как рычаг воздействия на меня. После этого я частенько оставалась без ужина и сладкого.
Но вот прошел месяц. За ним неслышно проскочил и второй. Надежда, если и была моим спасательным кругом, постепенно сдулась и пошла ко дну. Я чувствовала себя преданной. Казалось, что кто-то выпустил внутри меня целый выводок бешеных кошек, и они разрывали меня изнутри. Скребли и скребли, ведь что им еще делать, когда они заперты в огромном мире, таком чужом и бесконечно гнетущем. В какой-то мере, я даже была благодарна мадам Деверо за наши вечные пререкания и драки. За те дни, когда она с перекосившимся от гнева лицом, наверное, впервые носилась за мной с веером в руках по всему дому, сбивая огромной юбкой слуг и драгоценные вазы, чтобы надавать мне тумаков за то, что я снова и снова путалась в игре на клавесине и то, что я снова и снова не сдерживала смех, когда она произносила столь смешные фамилии современных графов и лордов. Для нее я была несносной девчонкой, которая не была способна выучить хоть что-нибудь. Для меня она была спасением в этом огромном мире, в котором я боялась жить: она выслушивала меня, когда я с криком просыпалась посреди ночи, и позволяла, скрепя зубами, утыкаться в ее изящную шелковую ночнушку и лить слезы, как я когда-то лила слезы на ночную рубашку мамы.
Неужели я и вправду проведу здесь всю оставшуюся жизнь? Каждый раз, спускаясь вниз по огромной лестнице вниз, одетая в платья, что стягивали мне кожу, с корсетом, который не дает мне спокойно дышать, с прической, которая только и может, что ломать мою спину, а не держать осанку, я жду, что там внизу, в коридоре, будешь стоять ты. Невероятно красивый, невероятно любимый. Ты скажешь, что это было ошибкой. Что ты искал меня, просто это было очень сложно. И что настало время вернуться домой.
Но порог оказывается пустым. И мое сердце предательски пустеет тоже.
Таким образом, в моей жизни не остается ничего прежнего.
Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79202580.png
========== Night Terror. Гидеон ==========
Я проснулась, а он кричал.
Я бы оставила его во сне.
Поворачиваюсь и тихонько трясу его, и шепотом:
“Если они хотят тебя, то им придется сражаться со мной”…*
Можно сказать, мистер Джордж запихнул меня в машину насильно, чтобы та отвезла домой. Никогда я так ни ненавидел его, как в ту минуту.
На улице шел затяжной проливной дождь, который размывал вид города за окном, превращая его в большие огненный всплески из вывесок и фонарей Лондона. В машине на меня напала апатия: не хотелось ничего – ни думать, ни двигаться, ни чувствовать, ни дышать. Обычно такое чувство накрывает, когда случается беда и она, как Атлант, показывает всю свою масштабность и твою беззащитность и ничтожность. В последний раз я чувствовал такое, когда мама объявила о своем окончательном решении выйти за своего лягушатника.
«От тебя проку будет мало, если ты тут будешь путаться. Мы тебе позвоним, как будет что-либо известно». Всё. Иди-ка, мальчик, домой, в кроватку, пока взрослые дяди будут искать твою подружку.
Подавил в себе желание выругаться вслух. Вместо этого я достал айфон: на дисплее высветилось время – 12:02. Я пальцем погладил гладкую зеркальную поверхность мобильного устройства, где заставкой был рычащий огненный лев. Разблокировал. Набрал телефон Гвендолин.
«Абонент не доступен или вне зоны действия сети».
Завершался последний куплет песни «Ночной террор» Лауры Марлинг по радио:
Но, если я проснусь на скамейке в парке Шеперд,
О, свечу на мою грудь, а руку ему на колено.
Я повернулась и держу его крепко, и кричу:
«Если вы хотите его, то вам придется сразиться со мной!»*
И за грустным нежным голосом певицы, так похожей на голос Гвен, последовала жалобная натяжная песня скрипки, которая еще больше усиливала ощущение неотвратимого и страха за будущее.
Может это действительно кошмар? Может я еще не проснулся? Все еще сплю в 48 году? Господи, пусть это будет так.
Машина остановилась у входа в мою квартиру – шикарный подарок дяди после моего окончания школы. Все-таки это чересчур для меня, не смотря на то, что привык жить в роскоши и ничему себе не отказывать, всё–таки у меня был свой стоп-предел, который отсутствовал у младшего брата. «И что он не купил сразу дом в Белгравии? Все равно подразумевается, что наследник банкирского дела в будущем будет жить там»,- злобно пронеслось у меня в голове, когда выходя из машины, смачно наступил в лужу.
Открыв дверь, я сразу услышал французскую трескотню брата по телефону. Похоже, он разговаривает с мамой. А может и с отчимом.
- А вот и он. Ну ладно, пока! – Заспешил попрощаться Рафаэль, увидев меня в прихожей разувающимся и вешающим мокрую куртку. – Слушай, я знал, что дядя стал твоей нянькой, но чтобы настолько! Он уже пару раз звонил - спрашивал, доехал ты или нет, как приедешь домой, так сразу ему позвонить.