- Ну что ж, вперед, Брут, предавать Цезаря, - я бесцеремонно схватила его за руку, что в любом случае было нарушением всех правил приличия 18 века, и потащила графа к выходу. Тот, смеясь, позволил вытащить его из комнаты, но уже почти у выхода, резко остановился, отчего я, не ожидавшая такого сильного и резкого поворота событий, умудрилась наступить на подол платья и полететь вниз, утаскивая за собой и Бенедикта. Каким-то образом, известным лишь стенам этого дома и Господу Богу в придачу, я оказалась прямо на графе, упираясь локтями об пол, саднящими после падения.
- Что случилось? – спросила я. Имея в виду то ли падение, то ли резкую остановку. Дыхание графа приятно щекотало щеку, отчего я, застыв от удивления (а стоило то от ужаса! – о мои ужасные манеры!), все еще пялилась на парня. Он смотрел мне в глаза, будто в душу, от чего у меня мурашки побежали по спине и пересохло в горле.
- Ты упала, - на удивление как-то сухо и коротко ответил граф Бенедикт. Почему-то тон его голоса резко вернул меня в реальность: Гвендолин, ты разлеглась на парне, как на пляже! Ты еще позови официанта с коктейлем для полного куража. Я резко вскочила, путаясь в собственных юбках, и растерянно глядела на поднимающегося следом графа. Вот уж действительно неловкая ситуация. Хотя, после поцелуев в исповедальне мне ничего не должно смущать. Кроме того случая, конечно же, если все предписания Божьи имеют место быть и когда-нибудь я попаду на Страшный Суд: там мне все-таки придется отвечать за поцелуи с Гидеоном в церкви. Выражение лица Бенедикта было мне отдаленно знакомым. Именно так выглядела Анна Каренина в фильме, перед тем как сделать шаг по направлению к надвигающемуся поезду.
- Да, с кем не случается, - обиженно ответила я, не понимая, как простое падение смогло так расстроить парня. Видимо и его достала моя вечная неуклюжесть. Захотелось накинуться на него с обвинениями, что-то вроде того, что именно он встал, как столб на пути, и заставил меня так резко остановиться. Но ни одно едкое замечание не лезло в голову.
- Вам стоит переодеться к охоте, миледи. Волки и лисы весьма оценят красоту вашего платья, но уже после того, как обглодают ваши кости, - словно на одном дыхании произнес он и тут же скрылся за дверью, оставляя меня наедине с непониманием и так и не придуманными едкими фразами.
Дорогу к загородному дому я запомнила плохо. То ли от того, что было до безумия холодно, и я зациклилась на том, чтобы менее заметно стучать зубами, то ли от того, что все пейзажи были похожи друг на друга, как будто клонированные: поле, лес, и снова поле, и снова лес. На какой-то момент даже показалось, что мы едем по кругу, а кучер недобросовестный идиот. Но вот спустя час невыносимой трясучки по ужасным дорогам поселков, мы оказались у огромного, больше сказочного, чем реального, дома. Разинув рот, я оглядывала его от невысоких башенок до углов. Он был двухэтажный, совершенно на сто процентов деревянный. Его темные окна с витражными стеклами глядели на нас с замирающей внутри тайной. Изящно вырезанные в форме лебедей ставни, даже в этот дикий еще зимний ветер, мелодично бились о стены, а лестница, до всех мелких деталей – маленьких медведей и лис, зайцев и волков, охватывающих резко появляющиеся выступы змеи – была подобна чуду. Пока граф Бенедикт вел меня в дом, я краем глаза успела заметить еще одно огромное здание, откуда уже выводили свору охотничьих собак, их было так много, что не уверена, где я хоть раз видела такое количество собак.
- Хозяйка дома, леди Солсбери, весьма знаменита в высшем обществе. В частности благодаря любви к охоте и красивым домам. А также эксцентричными выходками, - объяснил Бенедикт, увидев мое выражение лица, не означающего ничего кроме «ущипните меня быстрее».
- Не верь этому подхалиму, дитя. У этого Апполона весьма богатое воображение, - произнесла дама, вышедшая нам навстречу, и я снова с удивлением поняла, что такую женщину и без этого нелегко было пропустить. Ей было 40, плюс-минус пару лет, но, не смотря на возраст, вид у нее был такой пышущий, что можно было с уверенностью сказать, что эта та женщина еще попляшет на твоей могиле. У нее были ярко-рыжие волосы, убранные в простую незатейливую прическу, лишь парочка локонов обрамляли красивое круглое лицо. Ее зеленые глаза со смехом оглядывали мой охотничий костюм. Точнее то, что я попыталась выдать за него. В виду отсутствия мадам Деверо вспоминать, что к чему было очень и даже очень трудно.
- Бенедикт уже предупредил меня обо всем. В частности о том, что вы обманываете столь честную даму, как мадам Деверо, - на мгновение ее взгляд стал строже, но он тут же пропал, едва я успела испугаться. Она рассмеялась и махнула рукой, - Ей будет это на пользу!
- А откуда вы ее знаете? - удивилась я.
- Поверьте, мне ли ее не знать, когда она в детстве заставила меня переписывать 10 раз “Мандрагору” Макиавелли, - засмеялась леди Солсбери. Ясно, пытки мадам Деверо оттачивались годами на других воспитанницах.
Она отступила в сторону, запуская нас в дом. Внутри все было так же прекрасно, как и снаружи, и даже лучше. Огромная гостиная, в которую нас сразу завели, так и кричала о роскоши. Камин, расположившийся в центре, пылал огнем, около него уютно устроились парочка обшитых зеленым бархатом кресел с позолоченными ручками (а другого цвета для обшивки мебели не существует?), на полу шкура огромного бурого медведя. В первые дни моего пребывания в этом обществе, меня бы непременно стошнило прямо на эту шкуру, но ежедневное пребывание в доме графа Сен-Жермена кого угодно научит быть стойким, в силу того, что и сам граф обожал охоту, отчего вся его загородная резиденция, где проживала я, была увешана чучелами и шкурами. Однажды по ошибке войдя в его комнату, я встретила весьма недружелюбное чучело такого же медведя, глядящего на меня своими пустыми глазницами.
На камине стояли массивные часы с оленем и его ветвистыми рогами, рядом приютилась фарфоровая фигурка, изображающая охотника и лежащую полуобнаженную деву возле ног: наверное, пристрелил ненароком.
- Каким оружием вы предпочитаете пользоваться? Кремневым или с турецким запалом? Или мушкет? – голос леди Солсбери вывел меня из оцепенения, и я вопросительно уставилась на эту потрясающую женщину.
- Что, простите?
Леди Солсбери рассмеялась и укоризненно глянула на Бенедикта, надув губы.
- Ты не говорил, что она совсем птенец в этой стезе, - ее голос прозвучал так укоризненно, что я невольно вжала голову в плечи, словно меня только что улучили в чем-то общепринятом, например, будто я не умела читать. Так и хотелось оправдаться: «Знаете, «Охота» была моим самым любимом предметом в школе! У меня по нему одни пятерки».
Наверное, мы обе смешно выглядели: я с потрясенным выражением лица и обиженная леди Солсбери, поэтому Бенедикт звонко рассмеялся.
- Изабелла, Шарлотта ни разу не охотилась. Поэтому завтрашняя охота будет для нее первым разом.
Завтра? Охота будет только завтра?
Но не успела я опомниться от удивления, как леди Солсбери с улыбкой благодетельницы повернулась ко мне и продолжила воркующим голосом:
- Дитя! Как вам повезло, что вы попали ко мне! Я быстро лишу вас невинности в этой сфере! Поверьте, вы станете одержимой охотой!
Про «лишить невинности» охотой – это она круто завернула. Мне почему-то стало стыдно, и я почувствовала, как мои «ланиты заливает румянец девичий ». Но она, не замечая моего смущения, продолжила: «Граф, приказываю! Сегодня, с сей минуты обучить ее стрельбе. Завтра с вас будет спрос на охоте на зайца! А пока – пойду, прикажу слугам принести вам мушкеты».
Она с шелестом атласного платья выпорхнула из комнаты, и мы с Бенедиктом остались наедине в тягостном молчании. Этот Апполон, как выразилась о нем леди Солсбери, смотрел на меня с такой насмешкой, что сразу захотелось запустить в него чем-нибудь, например, этими массивными часами с полудохлой девкой, которые неожиданно стали меня раздражать. Что-то идея «поохотиться» медленно умирала во мне, испуская последние стоны приговоренного к смерти.