- Будьте так любезны, – сквозь зубы произнес я, сдерживая ярость. Я чувствовал, как весь напрягся, сидел без единого движения. Если бы сейчас рухнул потолок надо мной, я так бы и сидел, не поменяв положения.
- Результаты поисков ничего не дали. При этом нигде. Абсолютно. Поэтому Фальк сократил поисковую группу. Но мы думаем, это нам мало что даст и не принесет даже какие-нибудь плоды. Скорее всего, Гвендолин мертва. И нам придется с этим смириться, если и дальше ничего не прояснится.
Вот оно! Я резко вдохнул и почувствовал, каким тяжелым и горячим стал воздух. Сердце пропустило удар, и потолок, кажется, все же рухнул, придавив меня своим весом.
- Об этом шла речь на собрании? Так? Вы решали: искать ее или бросить все это ко всем чертям? - Я возненавидел сию же секунду всех, кто был в этом здании. Кучка старых маразматиков, считающих, будто обладая властью здесь, в Темпле, они имеют право сдаться и прекратить поиски. Они хоронят Гвен, даже еще не боровшись за нее как следует!
- Не совсем. И об этом тоже. Дело в том, что перед нами возникло множество вопросов: продолжать ли поиски? Если продолжать, то где и как? Как долго искать? Стоит ли об этом уведомить графа Сен-Жермена? Не получится ли, что мы упустим время на поиски, когда нам надо заниматься замыканием круга, раз мы так близко к цели? Дебаты были жаркие.
Эти люди думают, что имеют право жертвовать детьми во имя их выдуманных целей. Словно жизнь ничего не стоит.
- И что? Дайте угадаю, вы решили, что проще прекратить поиски и похоронить Гвен: все равно она была не обучена для путешествий, а значит бесполезна. Уж лучше вернемся к панацее от всех болезней. Это ведь такая благородная цель, ради которой и жизнью девушки пожертвовать не жалко. Так?
В конце фразы я сорвался, и в моем голосе неприкрыто звучала ярость, которая клокотала во мне. Я еле сдерживался, чтобы ни разнести кабинет и не надавать по морде доктору Уайту, а там всем, кто попадется под руку.
- Нет, не так, – доктор продолжал спокойно, почти отчужденно говорить, как будто только что не слышал мои слова полные желчи и злобы. – Никто ее еще не хоронил. Вот, держи.
Он протянул мне тонкую черную папку.
- Что это?
- Хроники. Точнее выписки из хроник с датами, по которым тебе придется элапсировать. Возможно, среди них ты найдешь Гвен.
- Вы же сказали, что ничего не нашли?
- Я сказал, результаты поиска ничего не дали. То есть, среди них нет упоминания Гвендолин или девушки из 21 века. Здесь, - он кивнул на папку, подливая себе в стакан алкоголя, - собраны выписки из хроник, где упоминаются разные девушки никак не связанные с Тайной Ложей, которые по разным причинам оказались в Темпле.
Кажется, до меня медленно доходил смысл. Я открыл папку на первом попавшемся листе:
«21 июня 1924
В 12.00 дня приезжала дама по имени Келли Макдональдс. Назвалась цветочницей с Саммер стрит. Предлагала купить трехцветные фиалки за один соверен».
- И много таких выписок?
Я пролистнул папку, в ней было ровно 10 листов.
- Примерно, 25 упоминаний. Это мало и много, не знаю. Мы решили, что будем тебе давать в день где-то по две даты. Думаем, в неделю-две уложишься. А затем, какими бы результаты не были, ты снова начнешь собирать кровь путешественников для замыкания.
- Можно сейчас приступить к элапсации?
- Не вижу препятствий для этого…
- Отлично! – на какое-то мгновение я воодушевился. Хоть какой-то проблеск надежды, в отличие от них я хоронить Гвендолин не собирался вопреки всем: Хранителям, истории и предсказаниям Сен-Жермена.
- Кстати, вы решили, будете говорить графу о пропаже Гвен?
- Мы решили, что скажем, если твои поиски ни к чему не приведут. А пока знать ему не стоит.
Я снова открыл папку на первой странице. Там стояла дата 2 февраля 1757 года:
«2 часа после полудня - поймана воровка в сердце Тайного ложа. Пароля не знала. Заключена в подземелье, в третью южную камеру. Будет собран совет из членов Внутреннего круга по поводу дальнейшей ее судьбы. Граф Сен-Жермен будет отсутствовать на совете из-за своего пребывания в России. В связи с этим все права Магистра временно возложены на его доверенное лицо - Миро Ракоцци».
- А почему дата начинается с 1757 года?
- Бога ради, Гидеон, я думал, ты сам догадаешься! – дядя был слишком нервным, даже дерганным, таким я его еще никогда не видел. Он словно похудел и поседел, видно, что ему тяжко дались последние двое суток. Он даже не переоделся, а это был нонсенс. Мне всегда казалось, что даже если грянет третья мировая война, и все будут жить в грязи и нищете, даже тогда он будет менять костюм ежедневно. – Ложа была создана когда? В 1745-ом! А до этого никто никакие хроники не вел. Эта девушка единственная за двенадцать лет существования ложи, кто пробрался в нее. И что я тебе объясняю…
Все это время он лихорадочно настраивал хронограф, принесенный и спущенный в южное подземелье с камерами. В связи с тем, что они не собирались говорить графу о том, что Рубин пропал, было решено, что я буду элапсировать тайно, без официальных встреч. Поэтому на все путешествие мне будет дано 20 минут: проверил - Гвен или нет - и сразу в 21 век. А там уже будут разворачивать дальнейший план действий.
Это самая безумная элапсация за все мои путешествия, даже неконтролируемые прыжки я не беру в расчёт. На мне был черный плащ, черный жилет-камзол, белая рубашка виднелась белыми кружевами галстука у горла и белыми островками пышных рукавов. На ногах были темно-коричневые штаны и черные чулки, мягкие кожаные сапоги. Была шпага и черная шляпа, но зато был без парика, с завязанными резинкой волосами в хвост.
Черные перчатки были на мне одеты, чтобы скрыть руки. Самое странное во всем этом, что мне вручили помимо шпаги, платок и пузырек с хлороформом, а за пояс был заткнут дамский Браунинг, добытый неизвестно откуда.
- Итак. Слушай внимательно! Мы тебя отправим в этот же день, но в 5 часов дня. К этому времени все поутихнет вокруг нее. К тому же темнеет там рано, будет темно, и тебе легче будет спрятаться. По нашим данным, она единственная, кто будет сидеть в камере. На всякий случай девиз дня «Ab abusu ad usum non valet consequential» . Повтори!
- Ab abusu ad usum non valet consequential. Злоупотребление не довод против употребления.
- Правильно! Латынь всегда была твоей сильной стороной. Все готово. Можешь элапсировать.
Укол. Капля крови. Яркая белая вспышка и пол выдернули у меня из-под ног.
Я находился там же, у стены подземелья, только это был февраль 1757 год. Освещение сменилось – меня окружал полумрак, в конце коридора горели факелы. Было дико холодно, поэтому напротив третьей камеры кто-то заботливо поставил большую чугунную переносную печь. В коридоре никого не было. Вся стража стояла за толстой деревянной дверью, ведущей к выходу из темниц. Я медленно начал идти вперед, приближаясь к третьей камере. Я старался идти мягко и бесшумно. Дойдя до камеры, я остановился возле огненной печки и вышел из темноты в свет факелов. Но меня никто не видел, хотя я отлично видел все. Сердце мое сжалось и подпрыгнуло от радости: чтобы быть ближе к теплу, в углу у решетки на тюке с сеном лежала женская фигурка, укутанная с ног до головы в большое коричневого цвета толстое одеяло. Из-под него виднелась макушка с черными волосами.
- Гвен! Гвенни! Это я, Гидеон!
Сердце мое превратилось в тысячу порхающих бабочек. Моей радости не было предела.
Но фигура зашевелилась и села, и тут же бабочки во мне умерли, превратившись в горькое чувство ошибки – обознался. Лицо у девушки было другое, незнакомое. Черты были большие, грубоватые, она ни капли не была похожа на Гвен.
- Простите, обознался, - я был слишком удручен и сконфужен. Как я мог обознаться! Она с Гвен даже рядом не стояла.
- Привет, красавчик! Вас здесь таких собирают что ли? – я ошеломленно смотрел на нее. Понимал, что попал в весьма затруднительное положение. А девушка уже встала с тюка и подошла в плотную к решетке: под темным одеялом, накинутым на плечи, как плащ, виднелось ярко алое платье из тафты с золотой витиеватой вышивкой, которое еще больше показывало различие происхождения девушки и дороговизны платья. – Если хочешь, можешь звать меня хоть Гвенни, хоть Жозефиной, хоть Девой Марией, мне все равно теперь…