После столь откровенного диалога, неожиданное обращение графа, привело к тому, что Марли опять покраснел до корней волос.
- Вообще-то есть, сэр. Даже несколько… - смущенно пробормотал водитель.
- Так спрашивай!
- Милорд, а что будете делать дальше с ними? Покажете Хранителям?
- Упаси Бог! Не для этого твой дед шел на преступление. Может, сожгу их. Чтобы они бесповоротно были утеряны.
- Тогда, как же Алмаз узнает, где Рубин?
- Не знаю, Марли. Смешно, но я знаю только лишь концовку и начало пьесы. Думаю, что ее середину не знает никто, даже сами действующие лица. Вот он парадокс бессмертного путешественника во времени! Знаешь, Марли, иногда время я сравниваю со скрипкой. Великолепна музыка, когда ее исполняет виртуозно музыкант. Нет музыканта – нет и музыки. Так же и время. Кажется, судьба сама расставляет все точки над i, но на самом деле у нее есть я, тот, который написал партитуру и сейчас ловко исполняет по ней. Я знаю одно:
«Время — опасней реки не найти,
Рубин — вот конец и начало пути».
Иллюстрация к главе: http://static.diary.ru/userdir/2/7/0/2/2702624/79044659.png
========== Если есть чего ждать. Гвендолин. ==========
Можно и подождать, если есть чего ждать.
Сэмюэль Беккет. “В ожидании Годо”.
Я старалась сидеть настолько тихо, насколько могла. Хотя рвущиеся наружу рыдания всячески старались перейти установленную мною границу.
Этого не может быть.
Не может.
Еще несколько дней назад, моя жизнь была совершенно нормальной. Я не хватала звезд с неба, не отличалась умом и неординарностью, постоянно влипала в мелкие неприятности, которые только и способны вызвать лишь ехидные ухмылки со стороны сверстников. Я была непримечательной. Нет, я вовсе не была никем. Но была обычной.
Была соответствующей обществу, в котором жила.
Что же меня ожидает теперь? Смогу ли я дожить хотя бы до утра? Вопросы все приходили и приходили и вот уже казалось, что я никогда не найду на них ответы.
Я прислонилась к каменной стене камеры, куда меня снова закинули, как провинившуюся, и тяжело вздохнула.
Шесть часов.
Семь часов.
Восемь.
Девять.
Кто-то протиснул в маленькую щель решетки тарелку. Рядом с ней лежал огромный кусок ржаного хлеба, выглядевшим, однако, не вполне съестным, и в самой тарелке причудливо плескалась какая-то жидкая субстанция, по цвету отдаленно напоминавшая мне те удобрения для цветов, что покупала мама. Отвращение не смог перебороть даже подступающий голод.
Десять.
Я вытащила из сумки телефон, даже не зная для чего. Дисплей уныло осветил маленький кусок камеры. На экране блокировке часы уныло сообщали, что в Лондоне уже семь часов вечера. Мама, наверное, уже волнуется. Или ей уже сообщили, что вот уже десять часов, я пребываю в неизвестно каком времени. Хотя откуда мне знать, сколько у них прошло времени. Все, что мне удалось выяснить за пару дней моего присутствия в этой странной ложе, это то, что верить нельзя абсолютно никому.
Почему время всегда тянется, словно жевательная резинка?
Разблокировав дисплей, со вздохом поняла, что зарядки осталось лишь пятьдесят процентов. Хотя зачем расстраиваться? Зачем мне собственно нужен телефон в 18 веке? Разве что для того, чтобы побыстрее оказаться на виселице.
Виселица же сразу напомнила мне о бедной Марии Смит, чье платье теперь раскинулось на другом углу камеры. Я давно переоделась в свое, хоть и шокирующее 18 век, платье, вопреки всякому здравому смыслу. Голос мадам Россини так и твердил в моей голове в ее манере «Этье не аутьентичьнё!». Но с каждой минутой и этот голос утихал, едва в моей голове появлялся образ дамы, чью голову совсем недавно отрубили.
Все происходящее было похоже на какую-то странную версию моего личного ужастика. Каждую секунду я ожидала обратного прыжка, но все так же оставалась загнанной запуганной воровкой в глазах всех тех, кто обитал в Темпле. А все, потому что не верить мне, кажется, уже вошло в привычку всех Хранителей любого века.
- Мы должны все тщательно проверить, прежде чем мы сможем представить Вас графу, - на прощание грозным тоном сказал мне старик, прежде чем приказать снова отвести меня в камеру. Мне же лишь приходилось кивать головой и выполнить его приказ.
Наконец-то, прошел еще один час. И еще.
Не в силах больше сдерживать слабость и головную боль, вызванную одним огромным многочасовым переживанием, я провалилась в сон.
- Пора вставать, - строго произнес мужской голос, что на мгновение я даже удивилась, отчего вдруг мистер Фальк оказался в моей спальне, да еще и так рано. Отказавшись прогонять сон, в котором я и Гидеон крали второй хронограф и пытались убежать во Францию, я лишь посильнее постаралась натянуть на себя одеяло, но когда-то его не обнаружила, тут же резко вскочила. Однако, не справившись с координацией, полетела прямиком на холодный каменный пол. Вокруг было разбросано сено, и я могла со стопроцентной уверенностью сказать, что в углу притаилась маленькая крыса, которая, едва я стукнулась о пол, скрылась в какой-то дыре. Постаравшись справиться со страхом, я тут же вскочила на ноги.
Я все еще была в темнице. Ничего не изменилось.
Я не вернулась домой.
Передо мной, вместо воображаемого мной Фалька, стоял тот самый граф. Его лицо озарила широкая улыбка, словно я только что сделала что-то совершенно не мыслимое. Наверное, со стороны мое падение выглядело весьма эпично.
- Уже день, а Вы все спите, - с упреком произнес он, но тут же строгий тон сменился дружелюбным, - И Вы все еще здесь.
Я была настолько шокирована, что не могла произнести ни слова. Мне казалось, что едва я открою рот, как из него будут вырываться либо ругательства, либо бессвязное мычание.
Но он был абсолютно прав. Вокруг меня все еще была камера. И судя по наличию около решетки графа, я все еще была в 1757 году. Что не особенно радовало.
- Это для Вас, - граф-черт-возьми-как-же-его-звали протянул мне огромную лилию и улыбнулся, наверное, своей самой обворожительной улыбкой. Но она не действовала на меня так, как ему бы хотелось. Вместо этого я ухмыльнулась и произнесла:
- Да, я тут уже битый час подумываю о том, чтобы обзавестись садом.
К лилии я даже не притронулась, и зависшая рука графа выводила меня из равновесия еще больше. Через секунду он ухмыльнулся тоже и положил ее к стене рядом с решеткой. Лилия нагнулась под собственной тяжестью, но не упала.
Наверное, я была похожа на нее. Едва мне казалось, что вот-вот я упаду от собственной тяжести, как этого не происходило. Вместо того чтобы просто убиваться от горя дома, жаловаться подруге, что парень, которого я любила лишь лгал мне, пить горячий чай и грызться с Шарлоттой, я стояла прямо посреди 18 века. Ничего нового, Гвендолин.
Живот заурчал, казалось, на весь Темпл. Я с тоской глянула на, стоявшую на полу, миску, но все же не двинулась в ее сторону. Не хватало мне еще отравиться и помереть прямо тут, даже не дойдя до приготовленной для меня веревки. Лучше бы этот граф вместо цветов принес что-нибудь более съедобное на вид и не вызывающее рвотные позывы.
- Итак, Шарлотта, может, все-таки скажешь мне, что именно ты тут делаешь?
Он так резко сменил тон, что мне стало не по себе. Ощущение было такое, словно со мной снова разговаривает Гидеон. Вот он нежно проводит своими холодными пальцами по моим щекам и по моему телу, словно проносится электрический заряд. За которым тут же приходит резкая боль.
Никогда никому не верь.
И, похоже, подмазываться к девушкам милым тоном, это привычка парней любого века.
- Стараюсь украсть хронограф. Я всегда стараюсь его украсть. Это мое хобби.