Она вытянула руку.
— Вон в том ящике.
— Значит он и послужит тебе в качестве перевязи. — Я достал шарф и пристроил на нем ее руку так, чтобы плечо находилось в максимальной неподвижности. — Теперь просто сиди здесь и смотри, как я готовлю ужин.
Я решил, что пришло время открыть коробку с лакомствами — маленькой коллекцией деликатесов, которые мы берегли для особого случая. Нам обоим было необходимо взбодриться, а ничто так не укрепляет присутствие духа, как первоклассные продукты, извлеченные из заначки. Я не знаю, осведомлены ли мистер Фортнум и мистер Масон о той радости, которую они доставляют путешественникам, заброшенным в далекие земли, но после устричного супа, целиком зажаренных перепелок и груш, законсервированных в коньяке, у меня возникло желание написать им благодарственное письмо.
За едой на щеки Элин начал возвращаться румянец. Я настоял на том, чтобы она не пользовалась правой рукой, но у нее не возникало такой необходимости — темное, нежное мясо перепелки отделялось от костей при легком прикосновении вилки, и с этим блюдом ей удалось справиться довольно легко. Приготовленный мною кофе мы разбавили бренди, которое я захватил с собой для медицинских целей.
Прихлебывая свой кофе, она вздохнула.
— Как в старые добрые времена, Алан.
— Да, — произнес я лениво. Я и сам чувствовал себя значительно лучше. — Но тебе пора спать. Завтра мы отправимся в путь очень рано.
Я решил, что в три часа утра будет уже достаточно светло для того, чтобы управлять автомобилем, и уровень воды в реке в это время также будет минимальным. Я нагнулся и взял бинокль.
— Куда ты собрался? — спросила она.
— Просто оглядеться по сторонам. А ты ложись спать.
Элин сонно моргнула глазами.
— Я и в самом деле устала, — призналась она.
В этом не было ничего удивительного. Мы долгое время находились в пути, а трястись по ухабам Обиггдира занятие не из приятных — нам удалось провалиться в каждую рытвину, что попадались нам по дороге. Я сказал:
— Ложись спать и ни о чем не беспокойся — я скоро вернусь.
Я повесил бинокль себе на шею, открыл заднюю дверь и спрыгнул на землю. Я уже почти ушел, когда, повинуясь внезапному импульсу, повернулся, сунул руку в кабину и достал карабин. Элин, кажется, не заметила, что я сделал.
Сначала я осмотрел реку, которую нам предстояло пересечь. Она была достаточно полноводной, но, судя по влажным камням, обнажившимся в русле, уровень уже начал спадать. К рассвету пересечь реку станет совсем легко, и мы успеем перебраться через остальные водотоки, лежащие между нами и Сиренгисадуром, до того, как разлив талых вод сделает это невозможным.
Перекинув карабин через плечо, я зашагал обратно по дороге в сторону реки, которую мы недавно форсировали, удаленной от нашего лагеря на расстояние чуть более одной мили. Я приблизился к ней, соблюдая осторожность, но кругом все было тихо. Река текла и бурлила, и ничто не вызывало тревогу. Я осмотрел в бинокль линию горизонта, затем сел на землю, прислонившись спиной к покрытому мхом валуну, закурил сигарету и приступил к размышлениям.
Меня беспокоило плечо Элин; не то чтобы меня особенно беспокоило его состояние, но доктор сделал бы для нее больше, чем я, и эта тряска по бездорожью явно не шла ей на пользу. Вероятно, будет трудно объяснить доктору, как Элин смогла получить явно огнестрельную рану, но при неосторожном обращении с оружием порой происходят несчастные случаи, и я решил, что если буду говорить уверенно, мне удастся списать все на роковую неосторожность.
Я провел на том месте около двух часов, в течение которых курил, думал и смотрел на реку, но к концу этого времени мне в голову не пришло ничего нового, несмотря на отчаянное напряжение моих мозгов. Факт появления американского вертолета был фрагментом головоломки, который никуда не подходил. Посмотрев на часы, я обнаружил, что уже больше десяти, поэтому закопал все окурки, взял в руки карабин и приготовился идти обратно.
Поднявшись на ноги, я заметил нечто такое, что заставило меня внутренне напрячься — отдаленное облачко пыли на другой стороне реки. Положив карабин и подняв к глазам бинокль, я увидел маленькую точку автомобиля во главе шлейфа пыли, который тянулся за ним, как инверсионный след позади реактивного самолета. Я огляделся по сторонам — возле реки не было никакого подходящего укрытия, но в двухстах ярдах позади меня спазм давно угасшей энергии вздыбил поток лавы, образовав широкий гребень, за которым я мог спрятаться. Я побежал к нему.
Автомобиль оказался джипом марки «виллис» — средство передвижения, подходящее для этой страны так же хорошо, как и мой «лендровер». Приблизившись к реке, «виллис» замедлил скорость и остановился возле самой кромки воды. Ночь была тихой, и я услышал щелчок дверной ручки, когда из машины вышел человек. Он прошел вперед, чтобы посмотреть на воду, после чего, повернувшись, что-то сказал водителю, и хотя слов мне было не слышно, я понял, что говорит он не по-исландски и не на английском.
Он говорил по-русски.
Водитель вышел наружу, тоже посмотрел на воду и покачал головой. Вскоре они все четверо стояли на берегу, по-видимому, о чем-то споря. Еще один джип подъехал к реке, и из него стали появляться новые люди, желающие изучить проблему, пока наконец их не набралось восемь человек — два полных джипа. Одного из них, того, что делал решительные жесты и, по-видимому, был боссом, как мне показалось, я узнал. Я поднес бинокль, и его лицо, тускло освещенное последними лучами солнца, внезапно появилось прямо передо мной. Элин ошибалась, форсирование реки не было неоправданным риском, и оправдание лежало на лице, которое я сейчас видел. Шрам, идущий от брови над правым глазом до уголка рта, по-прежнему оставался на месте, и глаза были все такими же серыми и твердыми, как камни. Единственной переменой, произошедшей с ним, являлось то, что его коротко подстриженные волосы из черных превратились в серебристо-седые, да и лицо стало чуть одутловатым, со складками жира, наметившимися в области шеи.
Мы с Кенникеном оба постарели на четыре года, но мне показалось, что я сохранился значительно лучше.
Глава пятая
1
Я положил руку на карабин и задумался. Освещение было плохим и становилось все хуже, оружие незнакомым и ствол недостаточно длинным для того, чтобы я мог уверенно поразить человека с такой дистанции. Нас разделяло, по моей приблизительной оценке, около трехсот ярдов, и я знал, что если и попаду в кого-нибудь с такого расстояния и при таком освещении, то только по чистой случайности.
Если бы со мной была моя собственная винтовка, то я завалил бы Кенникена с такой же легкостью, как и оленя. Я посылал в оленя пулю с мягким кончиком, после чего он пробегал полмили, прежде чем падал мертвым, и выходное отверстие у раны получалось достаточно большим для того, чтобы в него можно было просунуть кулак. Человек на такое не способен — его нервная система слишком деликатна и не выдержит шока.
Но у меня не было моей винтовки, а стрельба наугад не принесла бы мне большой пользы. Она только сказала бы Кенникену, что я где-то поблизости, а ему, вероятно, лучше об этом не знать. Поэтому я позволил своим пальцам на карабине расслабиться, и приготовился наблюдать за тем, что произойдет дальше.
С прибытием Кенникена спор прекратился, и я знал почему, так как в свое время тоже работал с ним. Он не тратил время на пустую болтовню; он выслушивал собранные вами факты — да поможет вам Бог, если они ошибочны, — а затем быстро принимал решение. Именно этим он был занят сейчас.
Я улыбнулся, когда увидел, как кто-то показал на следы «лендровера», исчезающие в воде, а затем на другой берег реки. Там не было следов, говорящих о том, что мы выбрались из воды, поскольку нас немного снесло в сторону, и это могло озадачить каждого, кто не видел, как все произошло.