Свой ошибочный триплет она заканчивала лошадью Дерчика. То есть снова Куявским. Кто-кто, а уж Болек на этой лошади должен выиграть! Пан Собеслав засыпал упреками Вальдемара, Вальдемар был в ярости, не меньше, чем пан Мариан, который ставил на Диодора. Единственным утешением ему была мысль, что не выиграла Настурция, на которую он не ставил, невзирая на таинственные сведения из конюшен. Полковник показал всем двойной один-три-восемь, Теорбан с Настурцией, и поставил он пятьдесят тысяч.
– Без Троянки это целое состояние, – великодушно предсказал Юрек.
– А что ж ты так прицепился к этой Бальбине, Метя? – спросила я с упреком. – Ты ставил такую дурость?
– Куда там! – ответил Метя. – Я ставил на Болека с Диодором. А почему это я не могу для собственного удовольствия покричать о Бальбине?
– Он дождется у меня, – сказала Мария. – Ты видела, что этот мерзавец вытворял с Кремнем? Что, техническая комиссия дружно ослепла? И в придачу Троянка его обогнала!
– А почему бы Троянке его не перегнать, если он лошадь придерживает, на что ему тут четвертое место? Для денег? Постучи себе по лбу!
– Ну да, вроде как ты права, но меня вот-вот кондратий хватит…
– Не принимай так близко к сердцу, сейчас закончишь триплет. И будет фукс.
Объявили выплаты, максимум двадцать восемь тысяч. Триплет – двенадцать миллионов с копейками. Я перестала терзаться из-за идиотской Эйфории в первом заезде. Я и так не попала бы в яблочко, потому что у меня не было ни Флориана, ни Теорбана, я не ясновидящая. Теорбан еще туда-сюда, Флориана с Дерчиком я бы и метлой на длинной ручке трогать не стала…
Я наконец поинтересовалась, кто поедет вместо Дерчика в восьмом заезде, и мне стало плохо. Ученик Мязга. Нет, ученик Мязга больших надежд не подает, он и едет-то, кажется, третий раз в жизни. Хуже, чем Дерчик, он не сделает, но и положительного сальдо с ним тоже не получится.
Мария с Метей пытались рассчитаться за три последних триплета, которые они ставили в складчину. Метя заплатил за одиннадцать, Мария за двадцать шесть, они пытались докопаться, кто кому сколько должен возвращать, чтобы вышло поровну. Я вмешалась в это и установила сумму без особых проблем, потому что на таком уровне математика вполне в границах моих возможностей, а потом выразила свои сомнения по поводу ученика Мязги. Триплет на лошадей Дерчика – нас запросто может хватить кондрашка.
– Ну, теперь я тебе скажу всю правду, – объявила Мария. – Я должна была сказать тебе сразу, но забыла. Я ошиблась, и мы вовсе не заканчиваем Джубаром. Заканчиваем Теренцией.
– Да что ты говоришь? – неуверенно обрадовалась я. – А почему?
– Потому что я диктовала из программки и заглянула в седьмой заезд. В седьмом должен был быть Фавор. И я все время диктовала с Фавором, у него, как сама знаешь, номер пять. И у Теренции тоже.
– Понятно. Ты диктовала триплеты из четвертого, пятого и седьмого заездов?
– Пропустив шестой. Что-то в этом роде. Я это увидела только наверху, когда было поздно идти исправлять.
– Ну и слава Богу, в ученика Мязгу я не верю, поставлю на него максимум пару червонцев, и Аллах с ним. Дерчик, Мязга – практически одно и то же.
– А откуда ты, собственно говоря, знала, что Дерчик не поедет?
Я огляделась по сторонам. Ложа опустела, все толпились внизу около касс, мы сидели вдвоем, если не считать пана Собеслава, который через несколько кресел от нас читал прессу. Я понизила голос.
– Что-то мне кажется, что от Дерчика мы радикально избавились… навсегда.
Метя резко вздрогнул и посмотрел на меня.
– А почему?
– А потому, что он лежит в барбарисе и на очень живого не похож. По-моему, он перебрался в лучший из миров, разве что он уж очень страшно пьян, но тогда, прежде чем упасть, он получил сильные телесные повреждения.
Мария сделала движение, словно собиралась сорваться с кресла. Я ее удержала.
– Сиди, тебя там не хватало. Я уже сказала директору, и Крысь помчался. Я потом забыла проследить, но его наверняка уже забрали.
– И когда ты его видела?
– Перед заездами. Я пошла посмотреть травку.
– Ну знаешь, ты меня потрясла! А почему ты сразу… А, правда, я же опоздала! Метя…
Мы обе одновременно посмотрели на Метю. Вообще-то он был всегда розоволицым и пухлым, а теперь сделался странного синевато-зеленого цвета. Он отвернулся от нас, откинулся в кресле и уставился в окно. Мария схватилась за его пульс.
– Метя, Езус-Мария!…
– Ничего, ничего, – через силу прошептал Метя. – Ничего страшного. Меня это все тоже потрясло…
– Но ведь не любил же ты Дерчика больше собственной жизни? – с упреком спросила я. – Он тебе не брат?