Моника Гонсовская сообщила мне, что она поставила на Космитку с Андиной, четыре-пять, потому что так выходило по данным паддока. Для меня забрезжил слабенький лучик надежды. Андина, раз уж эта девушка ее выбрала…
Юрек сидел передо мной, словно окаменев, не говоря ни слова. Пан Здись немного успокоился, на квинту он уже надеяться не мог, поэтому эмоции в нем затихли. Вальдемар ссорился с паном Собеславом насчет Куявского, конечно, он на Куявского поставил, за что пан Собеслав его упрекал. Он сам предпочитал Теренция, а я, в свою очередь, считала это кретинизмом, склоняясь к мысли, что выбирал он окончание по пьянке, хотя, со слов пана Собеслава, он ни разу за восемьдесят семь лет своей жизни пьян не был. Пил он много, но осторожно. Пан Эдя прицепился к Диоде, вроде бы Бялас по секрету кому-то сказал, что она выиграет.
– Если уж он сказал, что выиграет, значит, не будет такого, – высказался полковник.
– Все трещит от ставок на два-четыре, – сказал кто-то, вернувшись снизу, от касс.
– Интересно, кто наверняка не придет, – буркнула я. – Должно быть, Сарновский.
Старт затянулся. Симона ни за что не желала заходить в машину. Куявский слез с Иркутска, и они вошли в бокс порознь. Диоду впихнули задом.
– Сарновский пока в куче? – беспокойно спросила Мария.
– Третьим идет, – "ответила я. – Я не понимаю, как он хочет сделать, чтобы проиграть? Держится в куче, даже вырваться оттуда не может…
– На прямую выходит Иркутск, – сказал рупор. – Вторая Андина…
Больше я не услышала, хотя сидела прямо под рупором. Вальдемар вскочил с места.
– Давай, Болек! – заревел он дико.
– Дерьмо Болек!! – заглушил его кто-то за моей спиной. – Давай, Ясек!!!
– Сарновский! – крикнула Мария. – Посмотри! Идет!
Андина опередила Иркутска, они шли почти вместе, из кучи стала вылезать Космитка, Сарновский ехал гениально. Он высунулся вперед, оставалось еще две трети прямой, а у него уже было преимущество, он пер как танк, к тому же не только не погонял, а даже судорожно сдерживал лошадь. Космитка шла сама по себе, как ее мать и бабка. Я восхитилась, хотя она ломала мне все ставки. Андина оставила Иркутска сзади, подошла к Космитке, но видно было, что дело безнадежное. Космитка, которую изо всех сил сдерживали, финишировала на три корпуса впереди, за ней Андина…
– Я, кажется, выиграла, – задумчиво сказала Моника Гонсовская за моей спиной. Я кивнула.
– Ну да. В отличие от меня. Ты заканчивала Сарновским? – обратилась я к Марии.
– В складчину с Метей. Но я же не хотела на него ставить! Сарновский пришел фаворитом, ничего не понимаю! Погоди, я, часом, не потеряла ли?..
– Есть! – объявил Юрек. – Вот черт! Андина у меня тоже была…
– Андина и у меня была…
– И вот вам ваш Болек, – упрекал Вальдемара пан Собеслав. – Которым это он пришел, третьим?
– А вот вам ваш Теренций! – рассердился Вальдемар. – Болек хоть третий, а эта ваша семерка – последняя!
– Как ты думаешь, дадут миллиона два? – спросил Юрек, живо заинтересованный.
– Две первые лошади – страшные фуксы, дадут и три. А тут, ты сам слышал, на двух лошадей ставили. Вроде как Бялас обещал быть первым.
– И на Болека ставили, понятия не имею, почему я его выбросил. Может, трех миллионов и не дадут, но какие-нибудь два с половиной-то уж точно…
Я записала результаты и вспомнила про Монику Гонсовскую. Триплет и квинту черти взяли, последовательности с Сарновским я не ставила, поэтому шансы выиграть могли у меня появиться только в четвертом заезде. В обморок я, разумеется, не упала, потому что заранее была готова к неудачам. Уже много лет я клялась и божилась самой себе, что третий заезд буду ставить только «стенкой». И столько же лет я клятву не сдерживала. Привычность собственного поведения даже успокоила мои чувства.
За триплет дали два миллиона восемьсот с мелочью, Юрек обрадовался. Последовательность вышла средненькая, десять тысяч двести Моника Гонсовская оказалась с неплохим выигрышем, Мария с Метей тоже.
– Метя от этого триплета окончательно выздоровеет, – предсказала я уверенно. – Вы как, дальше продолжаете?
– Самой странно, но продолжаем! Вроде у нас квинта на мази. Боюсь, что после Сарновского выигрыш страшно снизится.
– Особенно если Куявский приедет. А мне кажется, что он дважды выиграет. А если бы Сарновский сейчас не поехал?..
– Эх, если бы Сарновский не поехал, я бы выиграла. В могилу меня эта сволочь уложит, если б я знала, что он думает, я бы выигрывала раз за разом!
И тут до меня дошло, что здесь творится нечто особенное. Копенгагенских лошадей я не знала уже много лет, в Канаде на бегах была три раза в жизни. И там среди семнадцати коней, за которых платили только в одном сочетании, я умела выбрать даже квадриплет! Год назад я угадала шесть-пять-восемь за паршивые пять крон, вытащила Алицию в турпоездку в Париж, где в августе можно было копыта отбросить от жары; в Канаде угадала последовательность на четыреста долларов, а тут, глядя на этих лошадей три раза в неделю, при том, что платят за трех коней, в какой бы последовательности они ни пришли, я не в состоянии угадать, кто выиграет! Да что же это, черт побери, делается?!..
«Недолго думала старушка»… Без особого труда я сообразила, что карьера лошади на этих хреновых бегах зависит только от отношений и сговоров между людьми. Ну да, я выиграю, если мне удастся угадать, что эти люди выдумали. Что там скомбинируют Глебовский, Бялас, Вишняк, Ровкович, Капуляс, Войцеховский, мастер ставить сам на себя, Скорек, вечно в оппозиции к собственному тренеру, Вонгровская и весь синклит! Если я угадаю, что они напридумывали, то выиграю, если нет – то фиг. А это, кажется, намного труднее, чем оценка всех лошадей на свете, вместе взятых…
Ну да, ломжинская мафия и этот… Василь…
Я договорилась с пани Зосей, что Завейчика для Моники Гонсовской вызовут. Моника, однако, вела себя так, словно этот Завейчик перестал ее интересовать, два выигранных заезда явно ее отвлекли. Она вернулась из паддока и сказала мне, что две лошади производят незабываемое впечатление, Этернит и Жаба. Она поставит на них, никто не имеет права их обогнать.