— Да откуда тебе знать? — усомнился Алексей. — Небось, весь вечер за водкой для жильцов бегал.
— Неправда, ваша, Алексей Васильевич, — даже обиделся Спирька. — Один разочек только и отходил. Сосед ваш, из 45-го номера попросил в винный погреб сходить. Принеси, говорит, мне бутылочку холодного шампанского, только не ланинского редерера, а настоящего.
Ланинским редерером называли шипучие вина, изготовляемые на заводе Ланина. Ничего общего с шампанским этот напиток не имел. Его "достоинства" один московский поэт, из пьющих, даже в стихах воспел:
От ланинского редерера,
Трещит и пухнет голова…
Дрянь, конечно. Зато не дорого. Алексей раньше не замечал, чтобы среди его соседей водились люди состоятельные. Поинтересовался, на всякий случай:
— Это кто же такой, будет?
Коридорный, обрадованный тем, что разговор перешел на более безобидный для него предмет, отвечал:
— Господин Николаев Александр Иванович. Из военных-с… Воевали… Даже солдатский Георгий имеют-с.
Лавровскому в русско-турецкую войну довелось, как корреспонденту одной петербургской газеты побывать на Балканах, в действующей армии. Он не понаслышке знал, за что вручают солдатам и унтер-офицерам эту награду — Знак отличия Военного ордена Святого Георгия. Только за личное мужество и неустрашимую храбрость можно было получить этот маленький серебряный крестик на оранжево-черной ленточке. Он невольно почувствовал уважение к незнакомому соседу:
— Где служит?
— Нигде-с. Приехали в Москву искать хорошее место. С зимы уже у нас квартируют-с.
Когда коридорный ушел, Алексей предложил товарищу:
— А теперь давай вспомним, при ком именно я говорил, что бумаги у меня дома.
— Сам Колюбакин, Приезжев, — начал перечислять Малинин.
— Ну, эти двое не в счет, Михаил Иванович Бутович тоже.
— Остаются старшие члены общества Пейч и Сонцов…
— Пожалуй. Я их почти не знаю. Ну и конечно Иволгин и Феодосиев. Четверо. Многовато.
… Уже под утро отправились в "Грузины" — любимые бани всех московских наездников, благо начинали они работать с пяти часов. Здесь Лавровский узнал такое, от чего потом ещё долго скрипел зубами от злости и, мысленно, крыл себя такими словами, что любой извозчик позавидует.
У входа в бани, они встретили компанию знакомых наездников — Павла Чернова, Егора Московкина, Филиппа Калинина…
— Давайте с нами, — предложил Чернов. — Мы тут у Васьки Есина всегда раздеваемся. Знаем, ничего не украдут. Да и такой квасок он для нас держит!
Раздевальщик Васька, бойкий мужчина из рязанских, поинтересовался:
— А Михаил Васильевич где?
Узнав, что в ближайшие дни Терентьев навряд ли придёт париться, Есин искренне огорчился:
— Вот беда-то! Такой обходительный, ни когда никого не обидит. Парильщику всегда рублевку, мне, за то, что поддевку почищу, да глянец на сапоги наведу — полтинничек…
— Какую ещё поддевку? Какие сапоги? — встрепенулся Алексей. — Разве Терентьев не в сюртуке ходит?
— Да, давненько ты, Алексей Васильевич в нашей компании не был. — ответил пожилой степенный Филипп Калинин. — Это они раньше, с Пашей на пару, сюртуки у лучших московских портных заказывали, денег не жалели. А как на Масленицу какая-то краля сказала Мишке, что он вылитый Иван-царевич, так он тут же поддевку сшил из английского сукна, рубаху алого шелка, сапоги лаковые… А сюртуки со штиблетами, который месяц в шкафу пылятся.
Продолжая незлобно посмеиваться над причудами Терентьева, наездники пошли в парную.
Малинин, заметив огорчение товарища, тронул его за плечо:
— Не переживай, Лёша!
— Ну, откуда я, бестолочь, взял, что сюртук и штиблеты были на нем? В донесении же этого нет. Слово в слово помню: "При обыске были обнаружены: в карманах сюртука — мартовский выпуск газеты "Народная воля", в штиблете, под подкладкой — четвертушка плотной бумаги"… Ясно дело, на конюшне и подложил кто-то из своих. Там и искать надо было! А мы на хипесниц каких-то столько время зря потратили!
— Так уж и зря, — улыбнулся Малинин, не без удовольствия вспомнив вчерашнее приключение.
Потом они долго "жарились" в облаке горячего густого парка, который банщики щедро нагнали для своих любимых гостей. Не выдержав, один за другим выскакивали из парной. Самыми крепкими оказались Лавровский и Калинин
— Филипп Иванович, кто долгоруковский приз, по-вашему, возьмет? — воспользовавшись подходящим моментом, Спросил Алексей.
— Зима, — немного подумав, ответил тот. — Больше некому. Ехал бы Терентьев могла и Грозная.
— А кто на ней поедет?