…«Все опешили! Все думали, он не умеет ездить на велосипеде, а он… Он оказался доктором наук, филуменистом, да еще мастером по современному пятиборью!» — празднично доложило радио.
Дикторша выдержала паузу и уже обыденным голосом добавила:
— Вы слушали воскресный рассказ Юрия Нешуйского «Вот так не умеет!».
Стасик потянулся всем телом и выдернул штепсель. Репродуктор затих.
Фыркая и обмахиваясь на ходу полотенцем, из ванной показался Роман.
— Вставай, жених, — сказал он, — свадьбу проспишь.
— Иди к лешему! У меня к ней чувство. Понимаешь? Большое и теплое, как Гольфстрим.
— Ладно, не буду, — сказал Роман. — Но в компанию ты меня завел отменную. Один сторож при собственной машине чего стоит! Не человек, а недостающее звено Дарвина…
— Да, похоже, он сбежал из сухумского питомника, — согласился брат. — Отломил по дороге хвост, обменял его на пиджак и — с добрым утром, товарищи! Нет, это не гомо сапиенс, и уж тем более не Ньютон. Эволюция его не коснулась и не коснется.
— Не скажи. На его голову тоже падают яблоки, но он их тут же съедает или продает. Хватательный инстинкт, братец. Вчера вечером я видел это собственными глазами. Честно говоря, ты меня просто насмешил.
— Ничего, я люблю смеяться последним! — Стасик покраснел, что случалось с ним только по большим праздникам. — Наш Герасим ни с чем пойдет в монастырь. Да, да, «Голубой козел», считай, у меня в кармане… А это, Роман Ильич, худо-бедно, двадцать тысяч!..
— Какие двадцать тысяч?! Не надо так напиваться, братец!
— Обыкновенные: десять за ножки, десять за рожки, итого — двадцать прописью…
— Так вот отчего ты «села обходил с медведем»? Но зачем тогда отделять себя от «Лесипедика»? Какая разница?..
— Огромная. Да, да, пижон всегда хочет быть красивым. И тут Агап Павлович мне прямой помощник. То — «нельзя», этому — «сейчас не время»… Так что по милости Сипуна на запрещенный плод неурожая не бывает. Он сажает и поливает искусственные плоды. Так почему же мне этим не воспользоваться? Агап Павлович сам наточил мне ножницы и подвел барашка, в смысле Козлика. Что же мне остается делать, как не стричь?!
— Жаль, не слышит тебя Агап Павлович, — сказал Бурчалкин-старший. — Он бы тебе, пожалуй, покурить оставил: от полноты чувств, от признательности. Ему только и нужно, чтобы каждый стриг своего барашка, никуда не лез, ни о чем не спрашивал. Без этого ему труба.
— Труба? Это Агапу Павловичу-то? Как говорится: «Не сорите оптимизмом, его должно хватить вам на всю жизнь».
— На мой век хватит, — заверил Роман.
— Буду рад у тебя одолжить, — буркнул Стасик и, сказав: «Охо-хо!» — удалился в ванную.
В передней раздался звонок. Роман открыл двери. На пороге стоял Виктор Кытин.
— Здравствуй, старик, — сказал он, задыхаясь не то от бега, не то от волнения. — Ф-фу, еле нашел твой адрес в справочной: сам понимаешь, воскресенье…
— А что стряслось? Да ты проходи.
Кытин как-то бочком протиснулся в комнату.
— Ты, старичок, должен меня великодушно извинить, — доложил он, переступая ногами и побито сутулясь.
— А за что, собственно?
— За вчерашнее.
— Ну, вот еще глупости.
— Глупости. Именно глупости, — засокрушался Кытин. — Вы же понимаете, вчерашний «я» был вовсе не «я».
Он отгородился от вчерашнего «я» ладонями и ладонями же его отпихнул:
— Ничего общего!
— Бывает, бывает, — утешил Роман.
— Нет-нет! Со мной этого не бывает, — воскликнул Кытин. — Я стараюсь. Надеюсь, тебя лично я не оскорбил?
— Нисколько.
— Это замечательно! — воспрянул Кытин. — Значит, я могу надеяться, что мое вчерашнее «я», — Виктор опять отгородился, — не дойдет до Кирилла Ивановича?
— Вот еще! С какой стати? — смутился Роман, хотя смущаться надо было Кытину.
— Ну, спасибо! Огромное спасибо! А то жена… — Кытин побежал к окну, отвесил на улицу поклон и сделал пальчиками рожки, — жена очень волнуется, — пояснил он. — Она внизу и тоже тебя благодарит…
— Да не за что.
— Нет-нет не говори! Ведь все, что у меня есть — это жена, Омар Хайям…
— И любимая работа?
— Ну конечно! А тут еще такой удар… такое открытие… Я искал по справочнику писателей телефон Золотаря, а его там и в помине нет. Представляешь? Он, оказывается, и не член союза!
— Ну и что?!
— Ох, Роман, если бы ты знал! Этот Белявский… Ну да ладно, я с ним сам… Бегу! Мне еще надо извиниться перед Драгунской и Лесипедовым, черт бы его на столб занес! А тебе спасибо.