В руках он держал только что заправленное в раму «Бытие и сознание».
Дверь с табличкой «Писатель-драматург И. С. Золотарь» была почему-то приоткрыта, и язычок английского замка беспомощно выглядывал наружу.
Стасик нажал белоснежную кнопку. Раз, другой, третий. В прихожей раздалось быстрое шлепанье и заливистый лай. Потом все стихло.
Стасик открыл дверь наполовину и спросил:
— К вам можно?
В ответ послышался бой посуды и нутряной скулеж.
Стасик осторожно миновал коридор и заглянул в гостиную.
То, что он увидел, сильно напоминало картину дореволюционного художника «После обыска»… Косо свесились драные шторы. Запрокинул ножки, как тракторист на привале, ореховый столик. Из шкафа вывалились полки, и по россыпям на полу легко угадывалось, что на них стояла недавно керамика.
Посреди всего этого безобразия, прямо на куче керамической гальки, развалился усталый щекастый пес. За его спиной, на зеленой в царапинах стене, едва висел на живой ниточке «Голубой козел». Стасик сделал шаг вперед, и в ту же секунду, как ему показалось, в бельмастых глазах козла мелькнуло злорадное торжество. Мелькнула почти незаметно сквозь блудливый и гнусный прищур; а пес, как по команде, поднялся и обнажил желтые, будто пемза, клыки.
— Спокойно, — сказал Бурчалкин, загораживаясь «Бытием и сознанием».
Пес махнул по осколкам хвостом, рыкнул и скачком бросился вперед. Стасик попятился и ударил пса «Бытием и сознанием» по голове.
Рама надломилась, но собака отскочила в угол.
Не теряя времени, Стасик прыгнул на середину комнаты и схватился за стул.
Пес залаял и, царапая лапами паркет, изготовился к прыжку. Стасик телом заслонил «Голубого козла» и выставил впереди себя стул, ухвативши его за ножки, как тачку.
— Ну давай! Давай прыгай! — приговаривал он, хотя особого желания на то не испытывал.
Умный пес бил хвостом, страстно лаял, но держался на расстоянии. Помедлив немного, Стасик осторожно снял картину и, прикрываясь стулом, стал отступать по стенке к дверям. Пес учуял маневр и забесновался.
У самого выхода Стасик сделал зверское лицо и замахнулся стулом. Точеная древесными жучками спинка треснула, и сиденье полетело в другую сторону. Пес воспрянул… Но Стасик уже прыжками пересекал прихожую.
Шарик сделал бросок, достойный медали, но успел получить только дверью по голове.
На этот раз удар пришелся в чуткий замшевый нос. Пес осатанел и набросился на дверь, как на живую. Остаток злобы он переложил на «павловский ампир», а «Бытие и сознание» разнес в клочья.
Ничего этого Золотарь не слышал. Распря в ванной не затихала, и утомленный междоусобицей драматург включил душ. Проливной теплый дождь заглушал посторонние звуки.
Выскочив на улицу, Стасик забегал вдоль тротуара, подавая знаки встречным машинам.
Картину он решил сбыть немедленно.
Втиснув «Голубого козла» на заднее сиденье, он велел таксисту ехать в комиссионный магазин «Антиквар».
У входа в комиссионный толпились ленивые дневные зеваки. Образовав в дверях затор, два грузчика-садиста пропихивали в магазин парус-полотно с римско-греческим сюжетом. Зеваки восхищались размерами полотна, гадая, сколько оно может стоить и пропустит ли его дверь.
Полотно протиснулось, разочарованные зеваки разошлись, и Стасик проследовал через выставочный зал в узкий аппендикс, где сидел Ян Пшеничнер и оценивал приносимый товар. В руках у него была большая микробная лупа, через которую он смотрел одним глазом на картины, а другим изучающе косил на клиента. Назвав сумму, он прятал лупу в карман халата и откидывался всем телом назад, как бы избегая пощечины.
«Янчик — наш человек! — сказал сам себе Стасик. — Надо подождать, пока лишние удалятся и — к делу!»
Он незаметно пристроился за углом и, чувствуя приятное томление под ложечкой, стал продумывать программу вечера.
Регламент вырисовывался довольно четко.
Парадный ужин в «Савое» возле рыбного фонтана. Он, Роман и Карина. Крахмальные пирамиды ресторанных салфеток. Серебряное ведерко с колотым льдом.
Непринужденный обмен золотыми кольцами. Поздравительная открытка отцу Герасиму.
«Открытку лучше послать с видом Новодевичьего монастыря, — подумал Стасик. — Туда ему и дорога».
Янчик тем временем освободился. Последний посетитель ушел от него, бормоча неясные угрозы куда-то жаловаться.