— Это, наверное, «Осман», — догадался Бауэр, указывая на дредноут.
Алек кивнул.
— Как странно: если бы лорд Черчилль не похитил этот корабль, «Левиафан» не отправился бы через всю Европу, а мы так и сидели бы в том альпийском замке.
— Там нам было бы чуточку безопаснее, — сказал Бауэр и с улыбкой добавил: — Правда, куда как холоднее. И никто не подносил бы нам отменный турецкий кофе.
— Так вы полагаете, Ганс, что я все-таки сделал правильный выбор: к чертям эту безопасность?
— Выбора-то у вас, господин… то есть Фриц… особого не было, — пожал плечами Бауэр. — Оставалось лишь разбираться с тем, с чем вы столкнулись, вне зависимости от планов вашего отца. Каждый человек рано или поздно оказывается перед таким выбором.
От благодарности за эти слова у Алека защипало в глазах. Прежде он никогда не интересовался мнением Бауэра. Теперь же, действуя в команде, отрадно было убедиться, что о нем, Алеке, не думают как о конченом идиоте.
— А ваш отец, Ганс? Он, небось, считает, что вы дезертир?
— Мои родители, верно, обо мне и думать забыли, — невесело усмехнулся капрал. — Слишком много ртов им приходится кормить. То же самое, наверное, и с Хоффманом. Ваш отец специально отобрал вам в помощники несемейных.
— Весьма любезно с его стороны. — До Алека вдруг дошло, что он и его люди в каком-то смысле все сироты. — Ничего, Ганс, вот кончится война, и клянусь, вы у меня никогда не будете ходить голодным.
— Это мой долг, Фриц. Так что не стоит благодарности. Да и если на то пошло, в таком городе голод никому не грозит.
ТУРЕЦКАЯ КОФЕЙНЯ
Принесли кофе, густой, как черный мед, с шоколадным запахом; по вкусу ну никак не сравнимый с тем, что они варили на спиртовке в заснеженных Альпах. Алек не спеша потягивал крепкий напиток в надежде на то, что благородный вкус и аромат прогонят мрачные мысли. Попутно он прислушивался к разговорам за соседними столиками, где сетовали на задержки с поставками запчастей и на то, что письма из дома проходят цензуру. Бельгия уже почти пала. Скоро очередь и Франции. А затем останется лишь марш-бросок по дарвинистской России да удар по Британским островам. Кто-то спорил, что война обещает быть долгой, но Германия в конце концов все равно победит: куда там зверятам-фабрикатам до германской стали и храбрости тевтонов.
Судя по разговорам, никого особо не волновало, вступят османы в войну или нет. Германцы были уверены в себе и своих союзниках-австрийцах.
У высшего командования взгляды с этим, понятно, могли и не совпадать.
Неожиданно слух Алека уловил английскую речь. Обернувшись, он увидел, как между столиками, чего-то домогаясь, пробирается странный тип, вызывая в ответ на свои речи лишь недоуменное пожатие плеч. Одет этот тип был в видавшую виды куртку и сплющенную шляпу, а на шее у него висел складной фотоаппарат. На плече, таращась буркалами из-под воротника куртки, сидело что-то похожее на лягушку. Фабрикат, что ли?
Дарвинист? Здесь, практически на германской территории?
— Прошу прощения, джентльмены, — умоляюще обратился он, поравнявшись со столиком Алека. — Никто из вас, часом, не говорит по-английски?
Алек слегка растерялся. Акцент у этого человека был не вполне знакомый, да и на англичанина что-то не похож.
— Ну я, — сказал-таки Алек. — Немножко.
Человек, просияв, распростер руки словно для объятия.
— Шикарно! Я Эдди Мэлоун, корреспондент «Нью-Йорк уорлд»! Ничего, если я задам вам несколько вопросов?
•ГЛАВА 20•
Человек, не дожидаясь приглашения, сел и, щелчком пальцев подозвав официанта, потребовал кофе.
— Он сказал «корреспондент»? — скороговоркой спросил Бауэр по-немецки. — Разумно ли это, Фриц?
Алек кивнул: возможность самая подходящая. Работа иностранного корреспондента здесь, в Османской империи, в том и состоит, чтобы вникать в тонкости окружающей политики, интриг и подковерной борьбы великих держав. А беседовать с Мэлоуном куда безопасней, чем выуживать по крупицам невнятные домыслы какого-нибудь баварца, который к тому же может раскусить принца по аристократической манере выражаться.