— Что-нибудь… про нее?
— Про Лилит? Почему я… — Задумчивость у Алека сменилась отчего-то улыбкой. — А ты, я вижу, ею интересуешься.
— Ну а ты как думал.
Алек легонько хмыкнул.
— Скажи: а она ведь красивая?
— Ну да, наверное.
— Наконец-то. А я все ждал, когда же ты обратишь на это внимание. А то сунул голову в песок, чисто Dummkopf. А она все ждет, чтобы ты наконец заметил…
— Чтобы я заметил? Но почему… — Дэрин нахмурилась. — Мы о чем вообще говорим?
Алек аж закатил глаза.
— Нет, гляньте: он все еще дурачка из себя строит! Не видишь, что ли, как ты ей нравишься?
У Дэрин беззвучно открылся рот.
— Ты, я вижу, удивлен, — сказал Алек. — Да ты ей с самого начала понравился. Думаешь, она тебя в помощники взяла за твои способности к механике?
— Но… Я-то думал, что вы с ней…
— Я? Для нее я просто никчемный аристократ! — Алек с усмешкой качнул головой. — А ты… Ну ты и вправду Dummkopf!
— Но меня… я ей не могу нравиться, — растерялась Дэрин. — Я же… сам понимаешь, чертов воздухоплаватель.
— Ну и что. Ей и это кажется очень романтичным. В тебе есть стиль. И вид у тебя, я бы сказал, вполне привлекательный.
— Ой, брось!
— Да чего ты?! Я, когда с тобой познакомился, даже подумал: «Вот бы мне таким быть!» Может, и стал бы, не родись я дурацким принцем.
Дэрин прожгла Алека взглядом: ну ведь видно, что он с трудом сдерживает смех, — вон глаза как озорно блестят! Так бы и отвесила ему тумака, но все же…
— А ты… ты действительно думаешь, что я симпатичный? — пролепетала она.
— Привлекательный, я же тебе говорю! А теперь, когда ты вдохновил революцию, Лилит просто не может сдержать своих чувств.
Дэрин, замычав, мотнула головой. Надо немедленно, срочно поставить в этом деле точку, пока все окончательно не зашло в тупик.
— Ну да ладно, твою романтическую жизнь мы обсудим в следующий раз, — сказал Алек, ткнув в ее сторону свитком. — Просто я считал нужным тебе это сказать.
Дэрин недвижно смотрела перед собой, пытаясь привести мысли в мало-мальский порядок. С Лилит иметь дело, конечно, можно. Просто надо… Нет, правду, конечно, говорить нельзя, но нужно как-то ее переориентировать, что ли.
В конце концов, женщин и в самом деле привлекают лихие воздухоплаватели — даже мистер Ригби так говорит. В какой-то мере суть солдата состоит в том, чтобы быть образцом мужчины во всех отношениях. Это дома она — девочка.
— Хорошо, что сказал, — нашлась наконец Дэрин. — А что, черт подери, такого важного в этом свитке?
— В свитке-то? — Алек посерьезнел. — Да просто он, наряду с нашей здешней революцией, может положить конец войне.
•ГЛАВА 35•
Дилан молча воззрился на него, будто лишившись дара речи. Алеку казалось, что в безмолвной темноте он слышит стук собственного сердца. Прозвучавшие сейчас слова будто разом лишили его воли.
Но теперь, с уходом Фольгера, владеть этой тайной в одиночку было невыносимо, а Дилан доказал свою преданность уже невесть сколько раз.
— Это от его святейшества, — произнес Алек, держа футляр со свитком как свечу.
— В смысле, Папы Римского? — растерянно переспросил Дилан.
Алек кивнул.
— Это меняет условия брака моих родителей, делая меня полноправным наследником отца. Получается, я тебе говорил неправду: я не просто принц.
— Тогда ты… эрцгерцог?
— Я эрцгерцог династической линии Австрия-Эсте, кронпринц Венгрии и Богемии. Когда умрет мой двоюродный дед, мне, возможно, будет по силам остановить эту войну.
Глаза у Дилана медленно расширились.
— Потому что ты сделаешься, черт тебя дери, императором?!
Алек со вздохом подошел к своему любимому обширному креслу, богато украшенному кистями, и рухнул в него, разом лишившись сил. Он успел соскучиться по этому номеру со всем его левантийским великолепием. В те дни, когда он скрывался, Алек впервые почувствовал себя хозяином собственной судьбы, без наставников и менторов, благосклонности которых приходилось добиваться. А вот теперь, со вступлением в революционный комитет, ему приходилось спорить и отстаивать каждую мелочь.
— Все не так просто. Франц Иосиф назначил другого преемника, но вначале он избрал моего отца. — Алек посмотрел на скрещенные ключи буллы — знак папской власти, которую не осмелится оспаривать ни один верноподданный австриец. — Этот документ может поставить выбор императора под сомнение, во всяком случае, если война будет складываться не в пользу жестянщиков и народ захочет перемен. Мой отец, бывало, говаривал: «Страна с двумя королями всегда в проигрыше».