— Ах да, конечно, — произнес он тихо. — Имя моей матери.
Мэлоун кивнул.
— Со времени моего визита на «Левиафан» я глядел на гостиничные вывески и прикидывал: может, «Дора»? «СантаПера»? «Отель Анжелика»? — Он усмехнулся. — И вот сижу я и вдруг слышу разговор насчет каких-то немцев-постояльцев «Хагии Софии», которые угнали таксомотор. И эта самая «София» буквально резанула мне по ушам. София, Софи…
— А с чего вы вдруг решили, что я непременно принц? — спросил Алек. — Я ведь не единственный австриец, у которого мать зовут Софи.
— Я так и думал, пока не вспомнил о графе Фольгере. Они же с вашим отцом были старинные друзья, не так ли?
Алек кивнул, едва сдерживая зевок. Глаза смыкались сами собой, а впереди еще длинный, полный работы день, в течение которого надо скорректировать весь план восстания.
— Но таксомотор-то мы угнали неделю, черт ее дери, назад! — встрял Дилан. — Вы что, все это время безотлучно сидели в вестибюле?
— Нет, конечно, — ответил Мэлоун. — У меня ушло три дня на раздумья и еще три, чтобы выяснить побольше про вашего графа Фольгера. Так что сюда я прибыл, можно сказать, недавно.
Алек чуть поморщился. Приди они за письмом хоть на день раньше, не напоролись бы на этого проныру.
— Но стоило всему встать на свои места, как я понял: мне просто необходимо снова вас отыскать. — Мэлоун буквально сиял. — Подумать только: исчезнувший принц; отпрыск королевских кровей, чья семья начала мировую войну! Да я материалов такого калибра, пожалуй, еще и не писал!
— Может, нам его шлепнуть, прямо сейчас? — спросила Лилит.
Репортер с любопытством на нее покосился, но явно не понял смысл фразы, сказанной на немецком.
— Извините, мисс, — живо спросил он, извлекая блокнот, — а вы кто будете?
Глаза Лилит гневно сузились; за нее поспешно ответил Алек:
— Боюсь, мистер Мэлоун, вас это не касается. На ваши вопросы мы отвечать не будем. Ни на один.
— Как! — по-прежнему держа блокнот на изготовку, воскликнул писака. — И мне публиковать историю с таким количеством загадок? И так скоро? Ну, скажем… завтра?
— Вы нас шантажируете, мистер Мэлоун?
— Да боже упаси! Просто я терпеть не могу недовершенных историй.
Алек, покачав головой, со вздохом сказал:
— Пишите что хотите. Германцы и без того уже знают, что я здесь, в Стамбуле.
— Как интересно, — не отвлекаясь от писанины, заметил репортер. — Вы же еще и добавляете материалу остроты. Но куда интереснее то, что с вами находится юный Дилан Шарп. То-то османы удивятся, когда узнают, что одному из диверсантов с «Левиафана» удалось скрыться!
Алек краем глаза заметил, как у Дилана сжались кулаки.
А Мэлоун между тем опять посмотрел на Лилит.
— И в довершение всего ваша компания пополнилась новыми друзьями из числа революционеров. Представляю, какой все это вызовет фурор!
— У меня нож наготове, — тихо сказала по-немецки Лилит. — Только шепни.
— Мистер Мэлоун, — обратился Алек. — Быть может, вы согласитесь отложить публикацию этого репортажа?
— А до какого срока? — спросил тот, слюня свой химический карандаш.
Алек вздохнул. Назвать репортеру конкретную дату — значит еще больше раскрыть их планы. Тем не менее надо как-то удержать этого человека на привязи. Если османы прознают, что дарвинистский диверсант здесь, в Стамбуле, якшается с повстанческой братией, они могут додуматься до сути плана доктора Барлоу.
В поисках помощи Алек посмотрел на Дилана.
— Видите ли, мистер Мэлоун, — не замедлил сказать тот, — если вы нас выдадите, это будет лишь означать конец всей истории. И никакого продолжения не будет. А вот если вы готовы еще подождать — не так уж и долго, — история станет на порядок более захватывающей. Это мы вам обещаем.
Мэлоун, откинувшись на стуле, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
— Ну что ж. Какое-то время у вас есть. Свои репортажи я отсылаю почтовыми крачками. Это значит четыре дня в один конец, чтобы пересечь Атлантику. А поскольку я использую птиц, немцы не могут перехватить мое сообщение даже со своей новой радиобашни.
— Четыре дня — едва ли срок… — начал было Алек, но Дилан стиснул ему руку.
— Прошу прощения, мистер Мэлоун, — вклинился он, — а что это за башня такая?