Гости за столом одобрительно захохотали и потребовали продолжать. Ни одно гномское застолье не обходилось без долгих историй, и Эбигейл очень польстило, что на этот раз ее выбрали рассказчиком.
— Представляете, — Эби обвела всех взглядом. — Приходит в лабораторию и начинает реторты на свет проверять, пробирки, стол осматривает, словно боится, что на нём блохастая собака ночевала. А как он в дождь до жеребца идёт? Вышагивает, как танцовщица, — она продемонстрировала Натову походку с помощью вилки и фазаньей кости.
На самом деле Вудхаус ходил грациозно и плавно, засмотреться можно было. И грязи он не то чтобы избегал. Просто лицом серел и начинал чесаться. Но для красного словца можно было и преувеличить, особенно когда гости и родные так смеются.
— Но самое смешное случилось на втором курсе, в Академическом переулке, — таинственно начала Эби.
— Это который между академической библиотекой и ристалищем? Где стены так близко, что не разъехаться двум всадникам? — уточнил папа Горни. — Я слышал, так сделали, чтобы академия могла обороняться от любой армии.
— Именно он, — кивнула Эби, принимая из рук мамы Горни еще одну чарку с настоем. — На втором курсе я сидела в библиотеке и услышала на улице ржание коня Белоручки, Серебряного копытца.
— Но как ты его узнала? — насторожился папа Горни.
— Папа, как будто ты не знаешь, что эльфийские кони ржут, как поют, и каждый на свой манер, — укоризненно сказала Эбигейл. — Это наши издают звуки, сравнимые с боевым горном!
— Оттого мы и Горни! — воскликнул папа, и все выпили.
— Я выглянула в окно, а внизу едет Вудхаус. Конь сверкает от чистоты, в седло и подковы можно смотреться — так блестят, сам эльф одет с иголочки, — она горделиво выпрямилась, под всеобщий смех продемонстрировав, как Вудхаус держит уздечку, высокомерно подняла подбородок, стараясь не думать, что она сама на коне бы скорчилась и вцепилась в гриву, зажмурив глаза. — И плащ так ниспадает с лошадиного крупа и развевается, — пополоскала рукой. — Ступает по переулку как по облакам, лужи на земле объезжает. А знаете, как он говорит наше гномское «Тпру-у!»?
Все затаили дыхание.
— «Тпрррррррю!» — манерно пропищала Эби, и все захохотали.
— Клятые эльфы, — утирая слезы, проговорил папа Горни. — «Тпрррррррю!», вот это да! Это ж таки надо так наш гномский язык исковеркать!..
— И кто же виноват, что по грязи в этот самый момент решила проползти змея? Единственное, чего боятся эльфийские жеребцы. Я-то точно не виновата! — смешливо добавила Эби.
Присутствующие давно перестали есть, потому что боялись подавиться.
— И что же, конь взбрыкнул? — догадался Флоин.
— Еще как, — потупилась Эбигейл. — И Вудхаус свалился прямо в лужу! Не пострадал, конечно, эльфы ведь как кошки гибкие. Но извозился с ног до головы! Встал, посмотрел на себя — и начал ругаться так, что я и в шахтах дяди Урюписа такого не слышала. Ругается и чешется, ругается и чешется!
— Ну не придумывай, дочка, никто не переругает дядю Урюписа, — благодушно проговорил папа Горни. — Разве что твоя мама ухитрилась, когда я по недосмотру сломал ее любимый молот.
Агнес Горни, мама Эби и сестра вышеупомянутого Урюписа, потупилась, запунцовела и похлопала мужа по плечу широкой рукой.
— Рассказывай дальше, дщерь, — велел папа.
— А затем Вудхаус взял и от злости замостил переулок брусчаткой, просто переформировав землю, — продолжила Эби. — Столько энергии вбухал, только чтобы больше не испачкаться! Он после этого, наверное, неделю чесался и месяц слабее котенка был.
Гномы переглянулись со смешанным чувством. Работать с землей и её недрами было извечной привилегией их народа, вот и коньком Эбигейл была работа с камнем. А тут какой-то вялый эльф из земли булыжник сотворил. Чтобы избавиться от лёгкого флёра уважения к эльфу, папа Горни скомандовал:
— Давай, дщерь, говори. Ты ведь сбила с него спесь?
Эби с готовностью кивнула.
— Я ведь девочка жалостливая, добрая… — она победно оглядела гостей.
— Мы, Горни, вообще сама доброта, — подтвердил папа. — Если не трогать наши бороды, молоты…
— Дома, детей, — выкрикнул кто-то.
— Привычки, голос, смех, кузницы… — охотно поддержали тему.
— И смотреть мимо нас, — завершил папа. — И дышать через раз. Так как ты его пожалела, дочка?