― Господин, скорее сюда, барышня Ирма ― мертва. Они спрятали её под кустом, ― прокричал звонкий голос, и я увидела, как Арчи закусил губу.
Командир ещё больше помрачнел, с размаха ударив моего рыцаря железной перчаткой в живот, отчего тот согнулся и упал в траву, где его тут же нашли подкованные сапоги особенно ретивых стражников. Это привело меня в чувство, и простым заклинанием я разбросала нападавших в стороны. Но тот, что оставался за кустом, крикнул:
― Сдавайся, ведьма! Моя стрела смотрит в сердце твоего подельника, считаю до трёх…
― Не трогайте его, я сдаюсь и клянусь не применять магию. Но вы все ошибаетесь на наш счёт. Мы мирные путники: я сошла с коня по нужде и пошла в лес, где, случайно наткнувшись на девушку, пыталась ей помочь…
Договорить я не успела. Мощная пощёчина озверевшего командира сбила меня с ног:
― Это ты будешь судье объяснять, но я тебе не завидую, ведьма, он у нас таких терпеть не может. А уж про господина Бургомистра и не говорю ― с обоих шкуры сдерёт, когда узнает про гибель единственной наследницы.
Нас привязали за руки к одной из лошадей и повели за собой. Тело красавицы Ирмы завернули в плащ, и его повёз сам командир, за всю дорогу не проронивший больше ни звука. Стоило лишь одному из молодых стражников заикнуться, что надо бы нас обыскать, ведь драгоценности пропали, он тут же получил в зубы от сердитого начальника. И остальные два часа мы плелись в полной тишине, глотая пыль из-под лошадиных копыт.
Я так устала и была подавлена случившимся, что не сразу поняла, когда мы оказались на месте. Нас отвязали от коня, но рук не освободили, отведя в какой-то сарай, судя по запаху, ещё недавно бывший коровником. На полу лежала прелая солома, и я опустилась на неё без сил. Рядом почти упал Арчи. С трудом прочитала исцеляющее заклятье, и он сел, приоткрыв глаза.
― Как ты, Арчи? Тебе здорово досталось…
― Тут ты права, Франни, ― друг посмотрел на меня тяжёлым взглядом исподлобья, как ни разу до этого. Я сразу испугалась, но мой рыцарь вдруг улыбнулся, ― не пугайся, глупышка, злюсь только на самого себя ― не уберёг тебя от неприятностей, а ведь были предчувствия, такое дело…
― Какие предчувствия? ― жалобно проныла я.
Арчи вздохнул:
― Неважные, прекрасная дама.
Я спрятала лицо в ладони, чтобы он не видел, как мне стыдно из-за того, что натворила, и спросила богов:
― Что же теперь с нами будет?
Но вместо них ответил Арчи:
― Думаю, раз нас застукали на месте преступления, суд будет коротким и несправедливым. Может, немного попытают, чтобы узнать, куда мы спрятали драгоценности погибшей девочки. Но это вряд ли. Видела реакцию начальника стражи, когда мальчишка попытался спросить его о пропаже? Скорее всего, старый болван замешан и в похищении, и в ограблении, поэтому постарается всё свалить на нас. Меня, как простолюдина, вздёрнут, а тебя, как ведьму, или передадут церкви для допроса, но это, не дай бог ― пытать они умеют, или, что предпочтительнее, сразу сожгут. В этих краях любят жечь ведьм, хлебом не корми ― позволь только народу погреться у костра, такое дело…
Я вскочила и с размаха дала рыцарю подзатыльник, хоть связанными руками делать это было не очень удобно:
― Да вы только посмотрите ― он ещё шутить пытается! Ты как хочешь, а я без боя не сдамся. Тоже мне придумали, ведьма… Я ― дочь аристократа и мага, они не посмеют тронуть…
Арчи насмешливо скривил губы:
― Сама-то веришь в то, что наговорила? Может, у тебя и бумаги, подтверждающие личность, есть? Ты так лихо раскидала местную стражу, что сделать подобное, по их мнению, могла бы только ведьма.
― Я же тебя спасала, Арчи, ― жалобно всплакнула «дочь аристократа».
― Спасибо большое, но нужно было думать о последствиях своего поступка. Ну, побили бы меня немного, подумаешь, не первый раз. Заживёт. А ты им в руки такой козырь дала ― здешний судья, как я слышал, ненавидит магию в любом её проявлении ― у него вся семья сгорела в доме, подожжённом сумасшедшим магом. Думаешь, он тебя пощадит? И не надейся….
Это прозвучало так жестоко, что я первый раз засомневалась в своём рыцаре:
― А так ли уж я ему дорога? Что мне вообще известно об этом человеке? Да почти ничего. Только в ушах почему-то продолжали звучать слова Келли: присмотрись к нему, он ― особенный. Да что в нём особенного? Может, только уродливая внешность?