– Да.
– А где же их родители? Им сколько, кстати, лет?
– Примерно столько же, сколько и мне.
– А они на кого похожи? Ну, на индейцев или…
– Они, скорее, похожи на нас.
– Что, европеоиды?
– Если я правильно понимаю, что это такое, то да. Только они очень загорелые, почти чёрные. Потому что всё время ходят голые.
– Так. И где же эти господа живут? Дом у них есть?
– Дом? – дочка задумалась. – Понимаешь, в нашем понимании, у них, кажется, нет дома.
Задумался и отец:
– Слушай, а не разыгрываешь ты меня? – спросил он наконец.
– Ты не веришь? – спросила дочь, но он не почувствовал в её голосе обиды.
– Не то, чтобы… Но согласись, очень странно. Два мальчика, европеоиды – в этой пустыне… Откуда они здесь?
– Я сама ещё не очень всё понимаю, – призналась дочь.
Он взял её за тонкое запястье, и они помолчали.
– Ты мне точно правду говоришь? – спросил он, как будто проверяя её искренность по пульсу.
Она кивнула, не поднимая глаз.
– Я тебе верю, – сказал он.
Он не мог не верить. Дочка ещё ни разу его не обманывала, во всяком случае , он не мог такого припомнить. Шутила наверное когда-то, но так…
Значит – всё это факт. Ничего себе факт! А что с ним делать? Ведь это всё меняет… Дети эти…
Он опять был в смятении, тысяча вопросов роилась в голове, но один казался важнее другого и он не знал, с чего начать. Отец опасался показаться дочери глуповатым и назойливым. Пожалуй, разумнее было дождаться, когда она сама ему всё толком расскажет. Раз уж он посвящён в часть её тайны, не будет же она до бесконечности таить в себе подробности? Нужно же ей с кем-то поделиться, излить… Тут испарина снова выступила на его лбу – он осознал, что теперь они не одни, теперь он не один у дочери, а есть ещё какие-то двое, предположительно её ровесники. Может быть, она их всё-таки выдумала? Тут он поперхнулся – настолько крамольным показалось ему мысленное предположение, что дочь его от одиночества стала сходить с ума.
Насколько он помнил, ни у кого в их роду подобного не было. Но, может быть, у жены… Он окоротил себя, понимая, что так недалеко самому дойти до сумасшествия. Надо за что-то держаться – за стены, за реальность, за дочку, хотя бы даже за бабочек. Он выглянул в окно – бабочки порхали. Как ни странно, это его успокоило.
Учёный всё-таки задал ещё один, может быть, больше других его мучивший, вопрос. Голос его прозвучал неестественно, он старался быть ироничным, хотя ему было вовсе не до иронии.
– А скажи пожалуйста, на каком языке вы, хм, общались с этими … юношами?
– На том же самом, на каком с тобой общаемся.
Он замолчал и закрыл глаза. Там, в голове, и на ве'ках, перед глазами, – словно вращалась целая тысяча злых планет. Ничего не было понятно. Какой-то бред! Он открыл глаза, в тайной надежде, что всё опять станет на свои места.
Дочка смотрела на него с сочувствующей улыбкой, а он не неё с мольбой, точно просил, чтобы она соврала и выдала всё ею раньше рассказанное за фантазию.
– Нет, папа, это правда, – сказала она и, легко поднявшись, вышла из дома.
– Рацию не забудь, – только и сказал он ей вдогонку.
– Я взяла, – улыбаясь, обернулась она.
– А чего ночью не взяла? – всё-таки позволил себе поворчать отец.
– Я думала, ты спишь.
– А ты что, и раньше так уходила? – осведомился он, внутренне содрогаясь.
– Да, ты не просыпался.
Он вспомнил, как крепко спал.
– И давно это началось?
– Три дня, – ответила она, – недолго подумав. – Ну, я пошла? – спросила она кокетливо.
– Только недолго, – пробурчал он, изображая строгого отца.
– Угу, – кивнула она и упорхнула.
А он остался на дороге, точно облитый из ведра холодной водой. Поднял глаза и пошарил ими в обозримой дали, но дочка уже исчезла в травах. Позвать? А что ещё он может ей сказать? Сама вернётся… А вдруг… Выросла девочка. Учёный грустно усмехнулся. Поваляться в гамаке? Или побродить? Или взяться, наконец, за ум? Он нащупал древко сачка и увидел стервятника. Так он простоял несколько минут, глядя в небо как заворожённый.
Всё переменилось в одночасье. От, ставшей уже было наскучивать, прекрасной безмятежности не осталось и следа. Он расхаживал с сачком по окрестностям, но так и не поймал ни единой бабочки, хотя те как нарочно встречались ему в изобилии и прямо-таки садились на нос. Зато вскоре он поймал себя на тайном желании – невзначай увидеть дочь. Ещё больше он хотел посмотреть на её таинственных новых друзей. Как ни убеждал себя, так и не смог до конца поверить в их существование. Всё было слишком фантастично – как в дурном сне. И чем более разумные доводы в подтверждение возможной реальности этих детей удавалось ему отыскать в собственной голове, тем более невероятной и раздражающей становилась для него вся эта история.