– Ну? – спросила Рози. – Когда ты ему все это расскажешь?
– Я просто так зашла.
Мы сидели в гостиной. На диване у телевизора, с бокалом лимонада и миской чипсов. Передача, которую мы смотрели, закончилась.
Рози развалилась на диване и положила руки на подлокотник. Спросила, как у меня дела. Но прежде чем я успела что-то сказать, ответила сама: конечно хорошо. У меня же всегда все хорошо.
Неужели мы больше никогда не сможем нормально поговорить? Чтобы можно было просто болтать глупости и громко смеяться?
Я хотела спросить про ее парня, но не решилась. Хотела ей рассказать, что буду бежать марафон, но тоже не смогла. И заговорила о другом:
– В этом году у тебя получится перейти в следующий класс?
– Надеюсь. Не могу же я в сотый раз учиться в четвертом классе средней школы.
– Я могу тебе чем-то помочь?
– Да! Знаешь, с физкультурой у меня хуже всего. Может, научишь меня бегать?
Она произнесла это с такой насмешкой, что я решила не отвечать.
– В следующем месяце мне надо будет пробежать стометровку за определенное время.
Это не шутка?
– Если хочешь, можем позаниматься вместе. Я составлю тебе график тренировок.
– График тренировок! Ты серьезно, Нор?
Значит, все-таки шутка.
Она хохотала во все горло. Потом остановилась так внезапно, что меня бросило в холод.
– На мне испробовали сотню разных графиков. График работы. График учебы. График сна. График, как мне ходить развлекаться. Как встречаться с Арнаутом. Думаешь, хоть раз сработало? А теперь ты со своим графиком тренировок. Как будто графики могут помочь, Нор. Ты же сама в это не веришь.
– Верю. Мне они отлично помогают. Я без них не могу.
– Ты с ума сошла.
– Как скажешь. Можешь опять посмеяться.
Молчание.
– Извини. Я не думала над тобой смеяться.
– Но звучало именно так.
– Иногда легче посмеяться.
– Легче, чем что?
Молчание. Потом:
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
Куда подевались все те слова, которыми можно заполнить тишину?
– Мне уже не смешно. Слишком все запуталось.
Мне захотелось спросить: так тебе тоже это знакомо? И что нам с этим делать? Как это изменить?
– Ладно, Нор, не смотри на меня так. И не беспокойся.
– Если хочешь, можем вместе потренироваться на стометровку. Это совсем не сложно.
– Не так это и важно.
Нас разделяет сто километров. Мне до нее не достучаться.
Тут вошли ее родители. Рози сразу же сказала, что идет к себе в комнату, ей пора собираться и уходить. Я поняла намек.
– Я тоже пойду.
– Уже? – удивилась ее мама.
– У меня куча дел, – ответила я. – Не надо, не провожайте меня, я сама.
– Не споткнись о мои горшки, – крикнула она мне вслед.
Я без происшествий добралась до входной двери. Я не могу ей помочь. Что бы я ни предлагала, все равно не получится. Может, пора привыкнуть к этой мысли.
Я поднялась в свою комнату. Оно лежало на месте. Под одеялом, завернутое в платок. Я взяла его в руки. Такое легкое. И как будто стало гораздо меньше, чем раньше. Тогда оно казалось на моем пальце таким большим.
Черный камень. Серебряное кольцо. Я надела его. В животе у меня все перевернулось.
Когда-то Рози отдала всё, чтобы оно опять вернулось ко мне. А я этого не поняла.
– Вот как, – сказала мама, когда впервые после долгого перерыва увидела кольцо у меня на пальце. И больше ничего. Я рассказала ей, как давным-давно Рози подарила мне его еще раз.
Она улыбнулась мне.
– Вот как, – повторила она. – Вот оно как.
Я покраснела, пока рассказывала. Руки вспотели, но кольцо так и осталось черным. Может, на всю жизнь его силы не хватает.
Я стала его носить.
Вместе с кольцом вернулась Линда.
В церкви было зябко. Хорошо, что я была в куртке. Мне купили новую куртку и новые ботинки. И то и другое – темно-синего цвета. Черное – это уже чересчур, сказала мама, и папа с ней согласился. Но сами они были в черном.
– Гроб коричневый, – прошептала мама папе через мою голову. – Белый был бы намного лучше.
Я увидела, что папа кивает.
– Ребенку лучше белый гроб.
Мы сидели все рядом, мы и семья Рози. Я слышала, как моя мама говорит маме Рози «коричневый гроб» и «нельзя».
– Цветы красивые, – прошептала мама Рози. – Хорошо, что хотя бы цветы белые.
Я хотела, чтобы они оставили в покое гробы, цветы и цвета. Неважно, белый гроб или коричневый, усыпан цветами или просто травой, – все равно она из него не встанет.
Мама уверяла меня, что Линда уже на небе. Ведь ничего плохого за свою жизнь она не сделала, во всяком случае, перед самой смертью. Она просто играла, а играть – это не грех.