— Отдыхаешь сегодня? И правильно! Надо больше о здоровье думать... А что скажешь о новой выставке? — У меня челюсть отвисла. Лидка заволновалась и пересела поближе, тревожно заглядывая мне в лицо. — Чего молчишь?
— Зачем вы за мной следите?-наконец выдавила я.
Псих вздохнул:
— Я за тобой не слежу. Просто я за тебя... беспокоюсь...
— И в чем разница?
— Если бы я за тобой следил, то ты бы обо мне ничего не знала. Улавливаешь?
— Нет, — честно ответила я, оглядывая вибрирующую от нервного возбуждения подружку. — А почему вы за меня беспокоитесь?
— Ты разве не замечала ничего... странного? А ведь у тебя проблемы.
Я покосилась на ангелочков и фыркнула:
— Я на свою проблему как раз сейчас и смотрю...
— Ты о подружке?
— Нет, — сердито отозвалась я, поскольку поняла, что он прекрасно осведомлен о Лидкином присутствии, — о синих тарелках...
— О! — оживился вдруг собеседник. — И как тебе мой подарок? .
Я молчала, сосредоточенно моргая на противоположную стену. Этот парень еще и видит, куда я смотрю? Он приволок сюда сервиз, подсвечники, а заодно приспособил где-то устройство для слежки... Погоди, я женщина тихая, но ты окончательно вывел меня из равновесия!
— Отвратительный сервиз, мерзкие амуры, а вино — настоящая гадость! — отчеканила я, с интересом наблюдая, как по синему от любопытства Лидкиному лицу пошли красные пятна.
Кажется, мое заявление произвело впечатление и на психа, поскольку он умолк. Однако дыхание его отдавалось глухим металлическим перекатом, и я знала, что он еще на связи.
— Жаль... — услышала я, и пусть я провалюсь, если в его голосе не звучало огорчение. — Хотел сделать тебе приятное... Ведь перебито столько посуды...
Он помолчал еще несколько секунд и дал отбой. Я положила трубку. Привычку мужа колотить во время ссор тарелки я никогда не афишировала. И с невероятной досадой ощутила, что испытываю нечто близкое к мукам совести.
— Ну? Что? — выпалила подруга, хватая меня за руки. — Что он сказал? Господи, да говори же!
— Он расстроился, — тихо сказала я. — Ей-богу, расстроился...
— Почему?
— Хотел сделать мне приятное. А я обозвала вино гадостью. Зря я с ним так... Тем более что вина я даже и не пробовала.
Лидка отстранилась, недоуменно хмуря брови. Она долго разглядывала меня, словно пытаясь вникнуть в непостижимую суть моего разума, не смогла и уточнила:
— Погоди, Медведева... Что-то я не пойму... Ты расстроилась из-за того... что он расстроился?
Я задумалась, и сама начиная ощущать абсурдность ситуации.
— И после всего, — нехорошим голосом протянула Лидка, — у тебя хватит совести убеждать меня, будто ты не веришь, что это дело рук Олега? И что глаза у тебя на мокром месте из-за какого-то постороннего придурочного дяди?
Внятного ответа пока не имелось, поэтому я глубоко вздохнула и выступила с дельным предложением:
— Слушай, подруга! Давай-ка пошарим по комнате, поищем, не засунул ли куда этот сукин сын скрытую камеру...
Через полтора часа, стерев со лбов соленый трудовой пот, мы устроились на кухне.. Темы для разговора никак не находилось.
Мы перевернули гостиную вверх дном, пытаясь отыскать камеру, но все было тщетно. Особо тщательно исследовали вражеский сервиз и подсвечник. Даже бутылку вина откупорили. Для верности перетрясли и всю остальную квартиру, однако результат был прежним. Либо мы слишком Глупы, либо никакой камеры не было и в помине.
— Ну, что? — нарушила молчание Лидка и, взяв в руки распечатанную бутылку, заморгала на этикетку: — Ша-то...
— Не мучайся! — нахмурилась я, в ожидании глядя на любимую подругу. В общих чертах я догадывалась, что она сейчас предложит.
Перехватив мой взгляд, Вельниченко скорчила умную физиономию:
— Неплохо пахнет... этот, как его... букет... Может, попробуем?
— А если оно отравлено? — сурово спросила я, впрочем, больше из принципа: бутылка была фирменной, запечатанной со всеми церемониями, включая номер на пробке.
Лидка фыркнула:
— Ерунда! Кому нужны такие трудности? Ему гораздо проще отравить тебя компотом...
— Кому — ему? — рыкнула я, грозно сощурившись.
Ее безосновательные нападки на Олега начали выводить меня из себя.
— Я вообще! — заторопилась Лидка. — В общем.
Минуту-другую мы сердито сопели друг на друга, потом я достала из шкафа бокалы, и подруга разлила мировую, хихикнув при этом:
— Что ж... давай хоть чокнемся перед смертью!
Если вино и было отравлено, то яд был замедленного действия. Прошло полчаса, бутылка опустела наполовину, а мы все еще были живы.