Страх! Бессознательный, давящий, всепроникающий страх... Это был кошмар наяву. Я кричал, вертелся и извивался на полу, царапал себе ногтями грудь. Мне казалось, что стены комнаты придвинулись и сдавили меня, а потолок, наоборот, ушел ввысь на десяток миль. Я казался себе пойманным в длинную и узкую соломинку, без всякой надежды на спасение.
Неожиданно сверху надвинулось черное влажное облако и стало неумолимо опускаться на меня. Я задыхался. Ужас перехватил мне гортань. Я цеплялся за стены, пытаясь бежать, но срывался, и, как бы со стороны, слышал звук Удара собственной головы об пол, какой услышал, когда голова Мэнни скатилась с моих колен. А облако все спускалось на меня, и я отчаянно старался удержать его руками и ногами; я точно знал, что это облако - моя смерть. Она пришла за мной, она уже была прямо над головой. Меня вырвало, и точно такой же звук вышел из моей груди, какой я слышал у мертвого уже Мэнни, когда кровь из легких хлынула у него горлом. Облако накрыло меня, и я услышал леденящий душу смех, усиливаемый эхом, - смех сатаны.
...Когда я проснулся, было утро. Солнце пыталось пробиться сквозь мое грязное окно. Я лежал, скрючившись на полу, мокрый и несчастный. Первое, что я увидел - свои руки, все еще в запекшейся крови.
В западне
За три дня до Пасхи мы собрались на углу Сант-Эдвард-Стрит перед церковью. Нам было известно, что священнослужители делают богатые сборы за пасхальную неделю, и мы строили планы ограбления церкви.
Патрулировавший там полицейский заметил нас. Он перешел улицу и сказал:
- Убирайтесь отсюда, пуэрториканские свиньи.
Парни сделали вид, что не слышат. Он повторил:
- Я же сказал, убирайтесь отсюда, грязные свиньи.
Ребята отошли, но я остался на месте.
- Давай, давай отсюда, - он вытащил дубинку, намереваясь пустить ее в ход. Я плюнул в него. Он взмахнул дубинкой, и ударил по железной решетке, так как я увернулся. В ярости он схватил меня за шею. Он был вдвое больше меня, но я был готов убить его. Выхватывая нож, я увидел, как он расстегивает кобуру. Одновременно он звал на помощь.
Я быстро поднял руки:
- Сдаюсь.
Полицейские уже бежали на подмогу. Я бросился от них, но меня догнали и потащили в полицейский участок префектуры.
Тот, в которого я плюнул, ударил меня по лицу. Я почувствовал вкус крови на губах.
- Ты большой человек с пушкой, но внутри ты такой же трус, как все твои грязные копы, - сказал я. Он ударил меня снова. Я упал.
- Вставай, свинья. На этот раз мы засадим тебя, - проговорил он.
Полицейский оттащил меня в угол, и я услышал голос сержанта:
- Этот парень не в себе, надо избавиться от него, пока он кого-нибудь не прикончил.
Полиция хватала меня много раз, но ни разу не могла посадить, так как никто не соглашался свидетельствовать против меня. Все знали, что когда я выйду, то убью свидетеля или «Мау-Маус» сделают это за меня. На этот раз они увезли меня на другой конец города. Когда тюремщик заталкивал меня в камеру, я обернулся и ударил его дважды кулаком. Меня выволокли в коридор, и, пока другой держал, этот бил меня и приговаривал:
- Единственный способ обращения с такими ублюдками - выбить из них душу. Все они - вонючие, грязные свиньи. Вся тюрьма забита неграми, пуэрториканцами и прочей дрянью. И если ты, мразь, будешь сопротивляться, мы быстренько устроим здесь тебе такую жизнь, что ты предпочтешь умереть.
Они снова втолкнули меня в камеру, и я упал на пол, ругая их наихудшими словами.
- О-кей, урод, - сказал первый из них, - что же ты не кидаешься на нас снова? Не слишком хорошо себя чувствуешь?
Я кусал губы и не отвечал, я знал, что убью его, когда выйду отсюда.
Едва на следующий день тюремщик открыл дверь в камеру, я кинулся на него и вытолкнул обратно. Он вошел и ударил меня по лицу связкой ключей.
- Бей, бей меня! - кричал я. - Но однажды я убью твою жену и детей!
Задержанный по ничтожному обвинению в сопротивлении полиции, я усугублял свою вину. Тюремщик швырнул меня на пол и закрыл дверь камеры.
- Тогда ты здесь сгниешь, свинья!
Слушание моего дела состоялось на следующей неделе. Мне надели наручники и привели в зал суда. Я сидел на стуле, пока полицейский зачитывал обвинение.
Судья, человек лет 50, с суровым лицом и в очках, прервал чтение:
- Одну минуту. Не видел ли я этого парня раньше?
- Совершенно верно, ваша честь, - отвечал полицейский.