И тут я увидел дикую картину: все ребята Бакборда и он сам сняли шляпы и опустились на колени прямо тут, на улице, на виду у всех! Когда они шли мимо, я крикнул:
- Эй, Бакборд, ты теперь ударился в религию?
Бакборд был огромный и сильный. Он повернулся и посмотрел на меня так, как никогда прежде: совершенно серьезно. Его взгляд проник мне в душу, и я догадался, о чем он хочет сказать, хотя и не понимал, что с ним произошло: «Неудачное время для шуток, Никки».
Кто-то прокричал:
- Эй, Никки, почему ты позволяешь этим неграм обойти тебя, разве ты боишься?
Израэль кивнул в сторону двух проповедников:
- Ну что, Никки, пошли.
Я увидел, что он настроен серьезно, и отступил. Я чувствовал какой-то подвох... обман, что-то нехорошее во всем этом. Толпа начала кричать и подтрунивать:
- Посмотрите-ка на Никки, он боится тощего служителя.
Израэль потянул меня за куртку:
- Пошли, Никки.
У меня не было выбора.
Израэль пожал руки тем двоим. Я не решался, мялся сзади него. Тощий сам подошел ко мне и протянул руку:
- Никки, меня зовут Дэвид Уилкерсон. Я проповедник из Пенсильвании.
Пристально посмотрев на него, я сказал:
- Иди ты к черту, проповедник.
- Ты не любишь меня, Никки. Но я люблю тебя. И не только я. Мне хочется рассказать тебе про Иисуса. Иисус любит тебя.
Я почувствовал себя затравленным зверем. Позади меня была ждущая чего-то толпа. Передо мной - улыбающееся лицо проповедника, говорящего о любви. Но никто и никогда не любил меня. Память моя вернулась к тому моменту, когда моя мать сказала: «Я не люблю Никки». Я думал, что если моя мать не любит меня, то никто никогда не будет любить.
А проповедник все стоял передо мною, улыбаясь и протянув мне руку. Я всегда гордился тем, что никого не боюсь. Но теперь я боялся. Этот человек собирался посадить меня в клетку. Он отбирал у меня моих друзей. Он разрушал мои отношения с людьми, и оттого я ненавидел его.
- Если ты подойдешь еще на шаг, я убью тебя, - сказал я и отступил назад, под защиту толпы. Я не знал, что делать. Страх овладел мною. Через силу рассмеявшись, я повернулся и, пробираясь назад, прокричал:
- Этот человек - коммунист, ребята! Оставьте его, он коммунист.
Я не знал, что означает слово «коммунист», но знал, что общество отвергает их. Я отступил, сбежал, понимая, что проиграл. Но я не мог ничего поделать с собой. Я не знал, как поступить в подобном случае. Если бы он подошел ко мне с ножом, я бы вступил в драку. Если бы он просил и умолял, я бы посмеялся над ним и дал бы ему в зубы. Но он подошел и сказал: «Я люблю тебя». Такого со мной никогда не было.
Я прошел сквозь толпу с гордо поднятой головой, взял за руку Лидию и увел ее со школьного двора. Некоторые парни последовали за мной. Мы пришли домой, и я завел патефон на полную мощь, чтобы стереть из памяти то, что произошло, и особенно слова: «Иисус любит тебя».
Почему мне было так скверно, так неуютно? Я потанцевал с Лидией, выпил полбутылки дешевого вина, выкурил пачку сигарет. Лидия чувствовала, что я нервничаю:
- Никки, может, тебе лучше поговорить с проповедником? Быть христианином не так плохо, как ты думаешь.
Я посмотрел на нее, и она опустила голову.
Я был несчастен. Я был испуган. Совершенно неожиданно я увидел входящего проповедника. В этой грязной, прокуренной комнате он казался абсолютно не к месту в своем хорошем костюме, белой рубашке и красивом галстуке. Войдя, он спросил:
- Где Никки?
И уверенно прошел через комнату, широко улыбаясь. И снова протянул мне руку:
- Никки, я хотел только пожать твою руку и...
Прежде чем он окончил, я с размаха ударил его по лицу.
Он удержался на ногах и даже попытался сохранить свою улыбку, но было видно, что происшедшее поразило его. А я вдруг вновь почувствовал страх, до тошноты. И сделал единственное, что мог придумать: в отместку за свой страх я плюнул ему в лицо.
- Никки, - сказал он, - в Иисуса тоже плевали, а Он молился: «Отче, прости им, ибо они не ведают, что творят».
Я пнул его и, грязно ругаясь, заорал:
- Проваливай отсюда, сумасшедший. Я даю тебе 24 часа, чтобы ты покинул нашу территорию, - а потом я убью тебя!
Кто-то из друзей удерживал меня:
- Никки, это же проповедник.
- Мне все равно. - Я пошел к выходу.
И тут Уилкерсон крикнул мне:
- Запомни, Никки, Иисус любит тебя!
Это стало последней каплей. Никогда еще я не чувствовал себя таким опустошенным, несчастным и злым. Я схватил с полу пустую бутылку и разбил ее в приступе злобы. Мне казалось, все видят, что этот сумасшедший проник в мои мысли, в мою душу, а если так, - я теряю уважение банды! Главное - не показать свою слабость. Единственное оружие, которое было у меня, - жестокость.