Я вскочил, обернулся к банде и помахал рукой:
- Пошли!
Вышли 25 наших ребят и еще 30 из других банд.
Уилкерсон прекратил службу и провел нас в комнату за сценой. Когда мы шли, многие из ребят стояли вокруг и подтрунивали:
- Что с тобой, Никки - ты подался в религию?
Среди них была и одна девушка. Когда я проходил мимо, она стянула с себя майку и подставила мне обнаженную грудь:
- Ты ведь уходишь в религию, не хочешь поцеловать на прощание?
Я вдруг понял: они завидовали нам, они ревновали. Мы хотели разделить свою любовь с Богом, а они хотели ее только для себя. И ото было все, что она считала любовью, эта девчонка. Точно так и я думал о любви раньше. Но теперь мне стало это безразлично. Я оттолкнул ее, сплюнул и сказал:
- Меня тошнит от тебя.
В этот момент для меня не было никого и ничего, кроме Христа.
Там, в задней комнате, какой-то человек говорил нам о христианском образе жизни. Затем вошел Уилкерсон, сказал:
- Хорошо, друзья мои, а теперь преклоните колени.
Во мне все воспротивилось: никогда и ни перед кем я не вставал на колени. Но как будто чья-то гигантская рука легла мне на плечо, и колени мои стали подгибаться сами собой, пока не коснулись пола.
Это прикосновение вернуло меня к реальности. Было лето - самое время для драк и войн. Я подумал: «Что со мной? Что это я делаю?» Рядом со мною плакал Израэль, громко, в голос. Вопреки торжественности момента я хихикнул:
- Израэль, ты меня укатал своим ревом.
Израэль взглянул на меня и улыбнулся сквозь слезы. И пока мы так смотрели друг на друга - произошло что-то странное. Я почувствовал, как мои глаза наполнились слезами и как слезы потекли по моим щекам. Да, я плакал. В первый раз с тех пор, как выплакал всю свою душу, прячась под крыльцом родного дома в Пуэрто-Рико.
Мы с Израэлем стояли рядом, коленопреклоненные, с мокрыми от слез лицами, но радостно смеясь. Ощущение было неописуемо странное. Слезы и смех. Я был счастлив - и в то же время плакал. В моей жизни появилось нечто, не подвластное моей воле... И это переполняло меня счастьем.
Внезапно на мою голову легла ладонь Уилкерсона. Он молился - молился за меня. Я склонил голову, и слезы потекли еще свободнее, а в душе смешались стыд, раскаяние и чудесная радость спасения.
- Давай, Никки, - произнес Уилкерсон. - Не останавливайся, плачь. Излей все Богу. Воззови к Нему.
Губы у меня разжались, но слова, слетевшие с них, были не моими:
- О Господи, если ты любишь меня, то войди в мою жизнь. Я устал от вечного бега. Войди в мою жизнь и измени меня. Прошу, измени!
Вот все, что я сказал. Но при этих словах меня точно приподняло и подкинуло в небеса.
Марихуана! Секс! Кровь! Все садистские, безнравственные наслаждения, помноженные на миллион жизней, не в силах были сравниться с тем, что я чувствовал. Это было в буквальном смысле крещение любовью.
После того как эмоциональный кризис миновал, Уилкерсон зачитал нам цитату из Писания: «Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все новое» (2Кор.5:17).
Слова эти были наполнены смыслом. Впервые в жизни они звучали для меня осмысленно. Я переродился: все тот же Никки - и в то же время уже не он. Прежняя жизнь исчезла. Словно бы я уже умер, - и тем не менее был жив, по-новому.
Счастье. Радость. Веселье, Свобода. Облегчение. Отпущение грехов. Чудное, невероятное чувство свободы.
Я прервал свой бег. Все мои страхи развеялись. Беспокойство покинуло меня. Исчезла бесследно ненависть. Я любил Бога... Иисуса Христа... и все, что меня окружало. Даже самого себя. Ненависть, которую я питал к себе, превратилась в любовь. Меня вдруг осенило: я так гадко прежде относился к себе потому, что не любил себя так, как то было задумано Богом.
Мы с Израэлем обнялись. Слезы, сбегая по щекам, пропитывали наши рубашки. Я любил его. Он был мне братом.
Уилкерсон, вышедший на время, теперь вернулся в комнату. Я любил его. Этого тощего, улыбающегося проповедника, которого я оскорбил плевком всего несколько недель тому назад.
- Никки, Израэль! - сказал он. - Я хочу дать вам Библию. У меня есть Библии и для остальных «Мау-Маус». Пойдемте, я вам их отдам.
Мы прошли за ним в другую комнату. Там в коробках, стоявших на полу, было много таких же черных книг. Он нагнулся, взял стопку карманных изданий Нового Завета, но я спросил:
- Эй, Дэви, а что это за большие книги рядом? Можно нам взять себе таких? Мы хотим, чтобы все знали, что теперь мы христиане.
Уилкерсон был немного озадачен. «Большие книги» представляли собой все ту же Библию, но изданную крупным форматом. Но раз ребята просят - он готов был дать нам их...