Куда боятся ступить ангелы
Последующие дни были наполнены радостью и ликованием. Первая перемена, которую я заметил, касалась моего поведения. Не ощущая себя больше белой вороной, я спокойно выстаивал службы и молился с остальными. Вместо прежних попыток обратить на себя всеобщее внимание, я начал с большим вниманием относиться к своим сотоварищам - особенно к сидевшей передо мной в классе девушке с чудесными темными глазами.
Я выяснил, что ее зовут Глория. В тот день, когда я рассказал в классе, как на меня снизошел Дух Божий, она подошла ко мне и учтиво, как настоящая леди, пожала мне руку со словами:
- Благослови тебя Господь, Никки. Я молилась за тебя.
У меня было такое чувство, что она скорее всего молилась о том, чтобы меня поразило громом, - однако видно было, что она и впрямь рада за меня. Эта радость сквозила в ее прекрасной улыбке и темных глазах, сверкавших, точно звезды в ночи.
Неделю спустя я набрался храбрости и пригласил ее пойти со мной на службу, которую мы организовали в небольшой церкви по соседству со школьным городком. Она улыбнулась, на ее щеках появились ямочки:
- Хорошо.
В течение года мы присутствовали с нею вместе на многих богослужениях. И хотя мы там были не одни, я сумел многое о ней узнать. Родилась она в Аризоне. Отец ее был итальянцем, а мать мексиканкой. Когда ей было пять лет, они переселились в Калифорнию, и ее родители открыли бар в Окленде. Она узнала Спасителя, когда училась в выпускном классе школы, - и решила поступить в Библейскую школу. Ее пастор, преподобный Сиксто Санчес, предложил направить прошение о приеме в Библейский институт. Прошение было принято, и осенью того же года она поступила в школу при институте.
К концу учебного года я начал ощущать в Глории какой-то глубокий внутренний разлад. Строгая регламентированность школьного уклада угнетала ее. Однажды она сказала мне, что вряд ли выдержит еще год и скорее всего сюда не вернется. Я был страшно разочарован, но взял с нее обещание писать мне.
В то первое лето своих школьных каникул я остался в Лос-Анджелесе. Меня приютили знакомые. Но я очень тосковал по Глории. Осенью, вернувшись в школу к началу занятий, я рад был обнаружить там ожидавшее меня письмо. Она сдержала свое обещание.
В письме она объясняла, почему решила уйти из школы. «Мой жизненный опыт отличается от твоего, Никки, - писала она. - Хотя мама с отцом держат бар, меня вырастили в чистой, моральной атмосфере. Получив дарованное мне спасение, я впала в крайность. Меня учили, что отныне мне грешно следовать общепринятым светским стандартам, и я отказалась от косметики, купальных костюмов и даже драгоценностей. Я все отвергла. В Библейской школе мое положение еще усугубилось. Я чувствовала, что вот-вот не выдержу и сломаюсь. Я хотела поделиться с тобой, но нам никогда не удавалось побыть наедине. Надеюсь, ты сумеешь меня понять и будешь неустанно молиться обо мне. В школу же я не вернусь...».
Второй год в Библейской школе пролетел быстро. Успеваемость моя выправилась, и остальные начали относиться ко мне, как к равному. Несколько раз мне предоставлялась возможность проповедовать во время уличных богослужений и выступать в близлежащих церквах со свидетельством о своем обращении и крещении.
В апреле пришло письмо от Дэвида Уилкерсона. Он по-прежнему жил в Пенсильвании и просил меня летом приехать в Нью-Йорк, чтобы проповедовать в бруклинских бандах. Он планировал снять квартиру на Клинтон-Авеню, и заручился обещаниями со стороны Термана Фэйзона и Луиса Дельгадо, что, если я приеду, они будут участвовать со мной в службах. Денег было мало, но они обещали предоставить нам пристанище и платить каждому по семь долларов еженедельно.
Поздно вечером, после занятий, я отправился в приемную декана и заказал разговор с Дэвидом за его счет. Довольно долго к телефону никто не подходил. Наконец, сонный голос проговорил, что готов оплатить разговор.
- Эй, Дэви, это я, Никки, - обрадовался я. - Я не оторвал тебя от ужина?
- Никки, ты знаешь, который сейчас час?
- Конечно, старик: 10 часов вечера.
- Никки, - голос на том конце лишь слегка выдавал раздражение его обладателя. - Может быть, у вас в Калифорнии сейчас и 10 вечера, но тут у нас час ночи, и мы с Гвен уже два часа как спали. А теперь ты разбудил не только нас, но и малыша.
- Но Дэви, я всего лишь хотел порадовать тебя известием... - промямлил я, слыша на том конце пронзительный плач младенца.
- Что же это за радостное известие, которое не могло подождать до утра?