Не успели мы остановиться, как заговорили оба разом, - и тут же, смущенно рассмеявшись, умолкли.
- Говори ты первым. Я буду слушать, - предложила Глория.
Минуты бежали за минутами, превращаясь в часы, а мы все говорили. Мне не терпелось поделиться с нею историей своей жизни до мельчайших подробностей. Я говорил без умолку, а она внимательно слушала, прислонясь спиною к стволу могучего дерева. И вдруг до меня дошло, что говорю один я, а она молчит.
- Извини, Глория, - оборвал я свой рассказ. - У меня столько накопилось невысказанного... Я хотел, чтобы ты знала обо мне все: и плохое, и хорошее. И мои чувства с момента нашей встречи. Извини мою болтливость. Теперь говори ты. Расскажи, что у тебя на сердце...
Она заговорила - сначала медленно, затем слова стали легче слетать у нее с губ, и она излила мне свою душу. И внезапно умолкла.
- Что с тобой, Глория? - обеспокоенно спросил я. - Продолжай.
- Никки, я... Я остыла, Никки. Я это осознала, когда вернулась в школу и увидела, как ты изменился. Ты стал другим. Уже не тем глупым и неуверенным, каким был раньше. Ты вырос, возмужал, в тебе появилась какая-то глубокая духовность. По тебе видно, что жизнь твоя отдана Господу. Никки... - голос ее прервался, глаза наполнились слезами. - Я... я хочу того же для себя... Покоя, уверенности. Веры, которая направляет твою жизнь. Я как-то высохла душой. Хотя Бог и наставил меня на путь истинный, вернув в школу, я духовно холодна, мертва. Пытаюсь молиться - и ничего не происходит. Пусто. Я хочу обладать тем, что я вижу в тебе.
Она уронила голову, уткнувшись лицом в ладони. Я неуклюже протянул руку и обнял ее за плечи. Так мы и сидели под сенью раскидистого дерева. Она повернулась ко мне и уткнулась лицом в грудь. Я обнял ее, вздрагивающую от плача, и принялся гладить по волосам. Глория подняла ко мне свое заплаканное лицо - и губы наши слились в бесконечном поцелуе.
- Никки, я люблю тебя, - шепнула она. - Всем сердцем.
Мы долго сидели, не разнимая объятий, сплетясь, точно две лозы, тянущиеся к небесам.
- Глория, я хочу на тебе жениться. Я уже давно так решил. Хочу прожить остаток жизни с тобой. Мне нечего тебе предложить, я много грешил, но Бог простил меня. Если ты в своем сердце сумеешь отыскать для меня прощение, то, пожалуйста, стань моей женой.
Я почувствовал, как руки ее крепче обвились у меня вокруг пояса, она вновь ткнулась мне лицом в плечо и прошептала:
- Я согласна, любимый мой. Я согласна. Если Господь позволит, я буду твоей навеки.
Она опять подняла лицо ко мне, и мы слились в новом поцелуе. Я лег навзничь на землю и, потянув ее за руку, заставил лечь рядом. Мы лежали на траве, бок о бок, крепко обнявшись.
Бог был рядом, но прошлое еще не выветрилось из меня. Мелькнула мысль: я сжимаю в своих объятиях одно из лучших творений Господних - так могу ли осквернить его своими греховными желаниями?
Вдруг ноги мои словно ожгло. Жжение стало распространяться вверх по ногам, становилось все нестерпимее. Я вскочил так резко, что Глория покатилась по траве.
- Никки! - вскрикнула она. - Что с тобой?
- Муравьи! - вырвалось у меня. - Их тут уйма! Я весь в них!
Я крутился, как сумасшедший, колотя себя по ногам, скидывая ботинки, - но все напрасно. Носки были усыпаны тысячами мелких, разъяренных рыжих чертей. Я чувствовал, что они уже добрались до колен и ползут выше. Сколько бы я ни хлопал себя - ничто, казалось, было не способно остановить их продвижение и жгучие укусы. Глория, не понимая, следила за тем, как я мечусь по поляне, хлеща себя руками и раздирая ногтями.
- Отвернись! Отвернись! - крикнул я. - Посмотри в другую сторону! Быстро!
Она отвернулась, недоуменно окидывая взглядом парк. Я тем временем боролся с пряжкой - та, наконец, поддалась и мне удалось расстегнуть ремень.
- Никки... - начала было вновь она, поворачиваясь ко мне.
- Отвернись! Не смотри! - завопил я.
Теперь до нее дошло, чем я занят, и она послушно отвернулась. Прошло довольно много времени, прежде чем мне удалось снять с себя всех муравьев. Некоторые из них вгрызлись под самую кожу. А брюки пришлось выколачивать о дерево. Наконец, я сказал Глории, что все кончено и она может повернуться.
Потом мы тронулись в обратный путь в школу. Она шла нормально, а я - извиваясь всем телом и пытаясь не обращать внимания на ее смех. Я так до конца жизни и не смог увидеть в происшедшем ничего смешного.