Единственным светлым пятном на мрачном фоне было появление Джимми Баеса. Джимми был наркоманом с восьмилетним стажем. Он пришел к нам за лекарством, полагая, что Центр - медицинское учреждение.
- Мы лечим не лекарствами, а Иисусом, - объяснил я ему.
Тот решил, что я спятил, и, затравленно оглядываясь в поисках путей к отступлению, пробормотал:
- Черт! Я-то думал, это клиника. А тут засела кучка тронутых..
- Сядь, Джимми! - остановил я его. - Я хочу поговорить с тобой. Христос в силах изменить твою жизнь...
- Никто меня не в силах изменить, - огрызнулся он. - Я уже пытался бросить, но ничего не получается!
Я встал из-за стола, подошел, положил ладони ему на голову и принялся молиться. Вскоре он содрогнулся, упал на колени и громко воззвал к Господу. С того вечера у него ни разу не возникало потребности вколоть себе дозу героина.
- Вот видишь! - подхватила Глория, когда я рассказал ей про обращение Джимми. - Бог тем самым показывает тебе, что ты еще полезен Ему. Как ты можешь сомневаться? Почему ты не хочешь верить в свои силы? Уже несколько месяцев как ты не выезжаешь на уличные богослужения. Принимайся снова за работу во славу Божью - и, как и прежде, почувствуешь, что тебя направляет Дух Святой.
Я последовал ее совету и согласился вести выездные службы. Это было в конце августа. В первый вечер мы установили свой помост в Бруклине, и я начал проповедь. Стоял знойный, душный вечер, но толпа собралась большая, и все внимательно слушали. Я говорил от души, и мне казалось, я сумел передать свои чувства присутствующим. В конце службы я, как всегда, призвал слушателей к алтарю.
Вдруг, окинув толпу взором, я увидел в отдалении до боли знакомое лицо... Ошибки быть не могло. Это был Израэль!
Все эти годы я молился за него, пытался разузнать о нем, слал запросы - и вот он здесь, передо мной... Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Может быть. Сам Бог послал его сегодня ко мне. Я ощутил, как прежний жар наполняет мою душу. Израэль, подавшись вперед, казалось, внимательно слушал. После моего приглашения к алтарю заиграл орган, запело трио девушек. Израэль отвернулся и двинулся прочь...
Я соскочил с помоста и начал локтями яростно прокладывать себе дорогу в толпе, пытаясь пробиться к нему, пока он не исчез из виду.
- Израэль! Израэль! - завопил я что было сил ему вдогонку. - Постой! Подожди!
Он обернулся. Прошло шесть лет с нашей последней встречи. Он возмужал, прибавил в весе, но лицо его осталось таким же, словно высеченным из мрамора, и в глубоких глазах застыла печаль.
Я подбежал к нему, обнял и попытался вновь подвести к толпе. Однако он не пошел, оставшись там, где остановился.
- Израэль! - вновь воскликнул я вне себя от радости и отстранился, чтобы лучше видеть. - Неужто ты?! Где ты был? Где ты сейчас живешь? Что делаешь? Рассказывай все! Почему ты мне не позвонил? Я разыскивал тебя по всему Нью-Йорку! Сегодня самый счастливый день в моей жизни!..
Но глаза его оставались далекими, холодными, и голос прозвучал странно, отсутствующе:
- Мне надо идти, Никки. Рад был увидеть тебя снова.
- Идти?.. Я не видел тебя шесть лет. Но каждый день молился о тебе. Сегодня ты пойдешь со мной, - я потянул было его за руку, но он помотал головой и отнял руку. Я почувствовал, как напряглись его литые мышцы.
- Как-нибудь в другой раз, Никки. Не теперь, - он стряхнул мою руку и пошел прочь.
- Эй, погоди! Что с тобой? Ты мой самый лучший друг! Ты не можешь просто так уйти!
Он обернулся - и я застыл под холодным, стальным взглядом его серых глаз.
- Потом, как-нибудь, Никки, - проронил он, словно плюнул, вновь резко развернулся и зашагал вниз по улице, в темноту.
Я стоял и в отчаянии звал его. Но он так и не обернулся, уходя во тьму, откуда пришел.
В Центр я вернулся совершенно разбитым и уничтоженным. Спотыкаясь, почти без чувств взобрался на третий этаж, захлопнул за собой дверь одной из чердачных комнат и взмолился:
- Господи! Что я сделал?! Израэль потерян, и по моей вине. Прости меня.
Я рухнул на пол и разрыдался, не в силах взять себя в руки. В бессилии колотил я руками по стене. Но ответа не было. Два часа я пробыл в этой душной комнате, полностью истощив себя физически, эмоционально, психически.
Я знал, что мне придется покинуть Центр. Что служению моему пришел конец. За что бы я ни брался - все рассыпалось у меня в руках. Куэтта, Лилли. И вот теперь Израэль. Бесполезно было оставаться дальше и бороться с громоздящимися одна на другую проблемами, которых мне не одолеть. Бессмысленно было даже проповедовать дальше. Я был конченый человек. Безнадежный. Побежденный. Поднявшись кое-как, я вперил взор в чернеющее за маленьким чердачным окошком ночное небо и произнес: