К дождю добавился град. Острые льдинки секли лицо. Несколько крупных, с голубиное яйцо, ударили в голову, в плечи. А ведь кусок побольше может и убить… Не свалить ли отсюда, пока не поздно, а?
Но только я об этом подумал, как дождь обернулся мокрым снегом. Началась метель.
Я глазам не мог поверить, но действительно: в середине июня шёл снег. Выл ветер. Грохотал гром и сверкала молния. После очередной вспышки погасли фонари.
— Беги! — где-то совсем рядом пророкотал Виталий. — Беги!
Как он сам ещё умудрялся бежать, в этом адском безумии? Несгибаемый мужик просто! Такой и помрёт — не остановится. Эта мысль придала мне сил.
Движение уже не грело. Насквозь промокшая под дождём одежда ледяной коркой прилегала к телу. Зубы стучали. Волосы застыли, уши болели. Уши! Наушники должны хоть чуть-чуть помочь…
А рядом бежала Лена. Стервозина с острым языком и такими нежными на вид ушами. Эх, блин! Ладно, хрен с ним, буду благородным рыцарем!
Я выдернул шнур из наушников, снял их с шеи и сунул влево, кажется, угодив Лене по плечу. Она схватила их, что-то крикнула.
— Уши! — проорал я.
В рот забился снег.
Через минуту нам уже приходилось проделывать путь через сугробы, и всё же мы не сдавались. В глазах темнело. Исчез даже страх, осталась какая-то тупая обречённость. И время от времени раздающийся посреди воя ветра крик Виталия:
— Беги! Беги!! Беги!!!
Не то нам кричал, не то сам себя подбадривал.
— Ляг поспи! — пробился сквозь вьюгу визг чёрта. — Согреешься! Вьюга песенку споёт, да по яйцам у**ёт! Яйца треснут от мороза, из х*я торчит заноза!
Нёс эту чушь и хохотал, взвизгивая. Но в его визжании мне чудился испуг.
Виски сдавило, на веках повисли маленькие сосульки. Уши я уже перестал чувствовать. Руки, горло, лицо — тоже. И ноги. Самое хреновое — что ног я тоже не чувствовал совершенно. А значит, когда они откажут, я об этом узнаю последним… Ну вот, я уже мыслей собственных не чувствую. Кажется, они умирают. Все, кроме одной. Одной, которая бьётся, будто ещё одно сердце: «Беги! Беги!! Беги!!!».
Вьюга оборвалась вдруг, как будто кто-то кнопочку нажал. Я моргнул, и в следующий миг нога, хлюпнув, опустилась на сухой асфальт.
Горели фонари. Таяли сосульки на ресницах.
— Стой! — крикнул я и сам не узнал своего хриплого голоса.
Ни следа снега, ни следа воды. Только в нас, на нас это всё осталось.
Я остановился, тяжело дыша. Лена — та просто упала на колени, уперлась в асфальт ладонями и застонала. Наушники были на ней. Додумалась-таки, умница.
— Сожрал, сучёнок? — проорал Виталий с противоположного конца стадиона. — Накося, выкуси!
Он с диким хохотом показывал два средних пальца куда-то в пустоту над нашими головами.
Я сел рядом с Леной, стуча зубами. Расстегнул, скинул насквозь мокрую олимпийку.
— Ид-д-д-ди с-с-сюда!
Лена прижалась ко мне. Вряд ли в этом было что-то романтическое, хотя таких крепких объятий я ни с одной девушкой не переживал. Мы просто пытались согреться и не умереть.
— Уши, — всхлипнула она.
Уши? Это она-то жаловаться будет? Я даже слышу её с трудом! Мне, наверное, теперь неделю на прогреваниях и «Отипаксе» жить. Уши — это у меня хроническое, с детства.
— Наушники примё-о-о-орзли!
Я заржал. Ничего не мог с собой поделать. А когда успокоился, сказал:
— Ничего, сейчас оттают.
— Мы вернёмся! — орал Виталий, потрясая кулаком. — Слышишь, мразь? Вернёмся! Не запугаешь!
— С тебя кроссовки новые! — крикнул я. — Сломал — плати, мудак!
И даже дрожащая Лена, приподняв голову от моего плеча, крикнула:
— В следующий раз я тебя по асфальту размажу, свинорыл безмозглый!
Мы смеялись. Мы плакали. Мы… победили!
Шестой круг
— Можно что-нибудь посерьёзнее, — сказал я.
Продавец воспрянул духом и подвёл меня к другому стеллажу.
— И лучше, наверное, трейловые, — задумчиво сказал я. — Мало ли, что может случиться…
Кроссовки после ночного забега пришли в полную негодность. Швы разлезлись, внешний вид оставлял желать лучшего, да и вообще казалось, что они впитали в себя что-то такое, чего не стоило бы впитывать…
Эту ночь Лена провела у меня. Это был мой первый раз… Первый раз, когда уже под утро я привёл домой трясущуюся от холода девушку. Первый раз, когда мы вдвоём забрались в горячий душ и полчаса там просто стояли, пытаясь прогреться до глубины души и понимая, что холод изнутри не изгнать потоками горячей воды.