Сомнений уже не было. Это Гудыма. Чекист. Жив. Сколько же ему лет? Ладно, потом посчитаем.
- Хорошо, я открываю ворота, - крикнул я и стал открывать ворота, да только давненько их никто не открывал и поэтому я попросил приехавших помочь мне. Втроем мы открыли ворота, и водитель въехал на большой машине во двор.
Заглянув в машину, я увидел глубокого старичка, в котором опознал чекиста Гудыму.
- Гудыма, ты ли это, друг мой? - воскликнул я и протянул руки к нему.
- Я это, я, - сказал старик и протянул ко мне руки.
Два охранника помогли старику выйти из машины, и мы обнялись.
- Сколько же мы не виделись, - сокрушенно сказал Гудыма.
- Да, почитай что, два дня, - сказал я.
- Два дня! - воскликнул старик, - а у меня прошло целых двадцать лет, - и он заплакал
У сильно пожилых людей обостряется сентиментальность и все происходящее воспринимается ими как последнее, что они видят в жизни, как бы прощаясь со всем, что окружает их.
- Заходи в дом, товарищ Гудыма, - сказал я и подхватил его под руку, помогая взойти на крыльцо.
Мои женщины с тревогой ожидали известий от меня о результатах переговоров с бандитами.
Мы вошли в гостиную комнату и вдруг Клара Никаноровна всплеснула руками и чуть ли не закричала:
- Дядя Гудыма, это вы?
- Кларочка, деточка моя, - сказал Гудыма и снова заплакал.
Охранник вместе с моей женой притащили второе кресло, и мы усадили стариков друг против друга. Они оба плакали, увидев свою молодость и вспомнив, вероятно, что-то, что знали только они одни.
- Вы знаете, Олег, - сказала Клара Никаноровна, - это мой старый товарищ детства. Мне было десять лет, а он был блестящим чекистом в хромовых сапогах, синих галифе и темно-зеленой гимнастерке, перепоясанной широким кожаным ремнем. Просто картинка героя Отечественной, пришедшего на побывку с фронта одна тысяча девятьсот пятнадцатого года.
- Вы что-то путаете, Клара Никаноровна, - сказал я, - Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году...
- Ничего я не путаю, молодой человек, - сердито сказала наша хозяйка, - Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году.
Глава 39
- Война была Отечественная, - строго сказала Клара Никаноровна. - Не мы объявляли войну, а нам объявили войну. Первого августа Германия объявила России войну. Возможно, что Россия вообще бы не воевала, если бы не Германия. А потом большевицкие вожди вонзили нож в спину воюющей России. И все пошло прахом. Большевики объявили Отечественную войну империалистической, зато потом империалистическую войну объявили Отечественной.
- Это какую еще войну? - не понял я.
- А вот это как раз ту войну, которая началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году, - сказала женщина. - Эта война была империалистической. Гитлер создал европейскую империю, а Сталин удержал в руках царскую российскую империю. Сначала императоры договорились о разделе Европы, но Германии показалось мало территориальных приобретений, и она использовала наивность Сталина для решения своих вопросов по расширению лебенсраума на Восток.
Я слушал старушку и удивлялся ее познаниям. Вроде бы в полном отсутствии средств массовой информации в доме так все подробно знать и обсказывать мог только действительно высокообразованный человек.
- Но Сталин спас Россию, - многозначительно изрек Гудыма, подняв вверх указательный палец для придания важности им сказанному.
- Сталин спас Россию? - язвительно переспросила старушка. - Россию спас Гитлер и именно тем, что напал в июне тысяча девятьсот сорок первого года. Если бы он напал на нас на год позже, то России бы не было вообще и никакие ленд-лизы, и никакое партизанское движение не смогло бы нас спасти.
- Это почему же так? - изумились мы все и я в том числе.
- Эх вы, мужики, - укоризненно сказала Клара Никаноровна. - К тысяча девятьсот сорок второму году в армии вообще бы не осталось ни одного мало-мальски соображающего генерала, а в промышленности - нормальных директоров и конструкторов. Всех бы перемолола сталинская мясорубка в бериевских лагерях. На западной границе были бы собраны огромнейшие запасы оружия и всякой военной амуниции для войны на чужой территории и малой кровью. А в сорок втором году Сталин мог бы решиться на такую же авантюру, на которую решился Гитлер в сорок первом году. Вот это была бы катастрофа, перед которой катастрофа сорок первого года была всего лишь небольшой бурей. Армия, готовившаяся воевать на чужой территории, разбежалась бы в разные стороны, а доведенные до ручки крестьяне вилами бы вычистили совецкую власть.