— А как его вылечишь? — вздохнул Сашка и ссутулился. — Если он сам этого не хочет… Я что, я нашел ему нарколога — друга одного родственник — ну а что он может сделать? Он мне так и сказал — если человек хочет пить, он будет пить. Хоть ты его зашивай, хоть ты его кодируй, хоть с бубном шаманским около него пляши. Не нужна ему эта жизнь, вот он так от нее отрешается. Если бы к жизни был какой-то интерес, ну работа хотя бы, то это перевешивало бы водку а так — у него пустота. Он ее и заливает. Он и раньше был такой — весь в своем мире, мама его как-то пыталась опекать и обихаживать… Как-то она его к действительности возвращала, а теперь — все. Ладно, фиг с ним, не буду Вас этим грузить. — Сашка снова улыбнулся, хоть и печально, но вышло смешно: губы у него растянулись, а нос прикольно вздернулся вверх. Дейрдре просто не могла не ответить на его улыбку.
На кухне что-то со звоном куда-то шлепнулось и, кажется, разбилось.
— Вот козел криворукий, — беззлобно, даже с какой-то нежностью вздохнул Сашка и отправился на кухню выяснять, что же там расколошматилось.
— …Сахарницу грохнул, — сообщил Сашка, уныло забредя обратно в комнату.
Найси с трудом отлепился губами от Своей Дейрдре.
— Кажется, я вам помешал… Извините — тем же тоном заметил хозяин комнаты.
— Ой, да ничего, это ты нас извини, — смутилась Дейрдре. Она снова начинала нервничать.
— А ты первый раз в Питере? — спросил Сашка.
— Ну, ездила один раз, когда была совсем маленькая, и все. Город совсем не знаю.
— Зато я знаю. — вклинился в разговор Найси. — Сегодня давай пойдем по Невскому гулять, на Дворцовую площадь. В Эрмитах сходим как культурные. А вечером можно куда-нибудь…
— Вечером ко мне Пашка Лядов прийти обещал.
— А он кто? — поинтересовалась Дердре.
— Он… Кто? — Сашка наморщил лоб. — На самом деле личность странная и даже слегка неприятная. Тоже историк, со мной вместе учится. Пишет что-то по истории Великой Отечественной, но не знаю, не знаю… ну то есть как историк он конечно, грамотный, но вот его позиция… что типа если бы нас завоевали немцы, то общий наш культурный уровень повысился бы и экономика бы не загнулась и сельское хозяйство… Отменили бы там колхозы, вывели снова частную собственность…
— Он фашист что ли? — Ну почти. Он не то, чтобы как эти скинхеды, на вид вполне нормальный интеллигентный парень, он не пойдет никого бить, погромы устраивать. Но вот так он считает, такая у него теория.
— А что он у тебя делает? — Помогает мне архив разбирать. Хотя я так и не понял, какой для него в этом интерес, у меня там про Вторую Мировую нет ничего, разве что про первую. Вырезки газетные, письма. Так, какая-то шняга.. а еще он антиквариатом интересовался, редкими книгами, оружием. Там тоже история темная. Говорят, он вместе с черными следопытами ходил по области, что-то выкапывал. Немецкие каски, оружие, советское оружие тоже. Там ведь полно всего…
— А что он с этим всем делал? — Дейрдре подалась вперед. Найси, воспользовавшись этим, незаметно просунул руку ей под свитер.
— Продавал… — Сашка брезгливо сморщил нос. Опять получилась смешная гримаса. — Не знаю кому. Кто-то покупает. В общем такой он какой-то скользковатый, но вот что касается разложить по папкам, рассортировать по датам — это он умеет. А я не умею — у меня бардак…
С кухни опять раздался какой-то шум.
— Достал уже, — вздохнул Сашка, но на кухню больше не пошел. — По-моему, он нарочно начинает все ронять, чтобы я к нему на пришел и все подобрал. Совсем стал как маленький. То его жалей, то он напился, ему плохо, то ему… нянька ему нужна, а не сын.
Дейрдре уже вовсю воображала, как тяжко живется на свете человеку по имени Сашка Денье, и ей захотелось сделать для него что-то очень и очень хорошее. Что — она не знала. Видно было, что сам Сашка не считает себя несчастным и даже об отцовской беде говорит как-то весело. Даже и пожалеть его не за что: весь искрится, улыбается, говорит-говорит, говорит…
— У меня тут часто гости. Интересные люди заходят, иногда даже совсем незнакомые, ну бывает, если кто-то своих друзей приводит или девушек.
«Интересно, а у него есть девушка? — подумала Дейрдре. — Скорее всего, есть. Такой милый, обаятельный. Наверное, на него так и вешаются…»
— Так что вечером смотрите, можете пойти куда-нибудь, а можете тут посидеть. На ваше усмотрение. Я ложусь поздно, так что можете в любое время ночи возвращаться.
Дейрдре уже решила, что вечером они никуда не пойдут, но вслух этого пока что говорить не стала.
12
Утро началось. Причем началось как-то неожиданно, со звонком будильника. Обычно я просыпаюсь за пять минут до звонка и выключаю будильник до того, как он начнет противно пищать.
Мне нравилось, когда все шло по заранее мной же заведенному порядку и любое вторжение в этот порядок я воспринимала болезненно, как вторжение в мою квартиру посторонних. Но посторонние в мою квартиру забредали редко (да и друзья, надо сказать, нечасто), а вот порядок нарушался самым бесцеремонным образом.
Следующий звонок был уже телефонный. Я стояла перед зеркалом в ванной и чистила зубы. Быстренько сполоснув рот и выплюнув воду в раковину, я побежала к телефону, мысленно бормоча «Только бы не Танька, только бы не Танька!»
— Алё… Маргарит-Сергеевна? — произнес томный девический голос.
— Я слушаю. — Я сразу напряглась. Кто-то из моих студенток?
— А, здрастье… Это Ира Черемис Вам звонит. Владимир-Андреича дочка.
— А, Ириша! Здравствуй! Как дела? Как учеба?
— Учеба-то нормально… Это самое… Меня тут отец просил вам позвонить насчет этих… Бумажек…
— Ксерокопий?
— Ну да… Он говорит, там Вы интересное что-то нашли и ему сказали.
— Ириша, а откуда у тебя эти бумажки?
— А мне их Машутка дала, моя подружка из МГУ.
Так. А у нее это откуда?
— Да вот не знаю. Ей кто-то дал… Это самое… Ой, вы только простите, я торможу, мы просто вчера на концерте были…
— Ириш, ничего страшного. А ты не могла бы этой Маше позвонить и узнать откуда…
— Ой, да звонила я вчера. Ее нет, и неизвестно когда будет. Уехала. И не сказала куда.
— А у кого ты спрашивала?
— А у родителей ее. Они говорят, что она ездила на какой-то пикник, потом вроде домой приезжала, оставила записку, что, типа, меня три дня не будет или около того. Я не знаю…
— Ну ясно. Если что узнаешь, позвони мне или папе скажи. Там и правда очень интересное дело. Мне надо знать, кто и с какого оригинала снял эти копии.
— Да не вопрос, вот вернется она, я ей позвоню. А потом Вам.
— Спасибо тебе.
— Ну, до свидания…
— Счастливо, папе привет.
И короткие гудки. Понятно, что ничего не понятно. Или, как говорили в старом фильме «дело ясное, что дело темное». Бретонский текст я успела перечитать несколько раз еще до похода в ванную. Но ничего нового не нашла. Библейский текст. Перевод точный и добросовестный. Вполне допускаю, что сделан в конце 17 века. Надо послать его экспертам туда, за границу. Они все же лучше знают. А я? Что я? Этнограф Маргарита Надежкина, любитель и не более. И с чего Володя мне это принес?
Какое-то старое, забытое, затолканное сто лет назад в глубины души ощущение вдруг стало возвращаться. Каждый раз перед встречей с ним — тогда еще мы были молодые! — я долго вертелась перед зеркалом, долго-долго-долго представляла, что может быть, на этот-то раз мы будет не только просто говорить за жизнь, но и… Пределом моих мечтаний был поцелуй Володьки, красавца, Дон Жуана каких мало. Нет, вру, мне так хотелось, чтобы он забыл про всех, на кого растрачивалось его внимание, и понял, что я не просто «друг Ритка», как он тогда меня называл, а женщина… Женщина, которая многим нравилась, между прочим.
И, конечно, каждый раз мы просто разговаривали, приятно и душевно, и каждый раз мы расставались, я закусывала губу, потому что хотелось плакать. Вспомнила, как мы гуляли на смотровой площадке, я смотрела вниз, на панораму Москвы и дала себе слово, что в последний раз надеюсь, что он будет моим… Но каждый раз надеялась, что уж в следующий-то раз…