Он сказал это очень и очень многозначительно, так что Иришка прикрыла рукой трубку, чтобы ее сдавленный смех ни коим образом не донесся до мрачно-пафосного собеседника. Почему-то ей представилось, что Колбаскин, подобно Бильбо Бэггинсу, собирается в самый разгар торжества надеть на палец кольцо и стать невидимым… Представив Мишу Колбаскина, произносящего на своей вечеринке речь Бильбо в переводе Гоблина, Ириша согнулась пополам и пробормотав что-то типа "До встречи!" положила трубку. А сама отправилась истерически рыдать на диван. Услышав в трубке короткие гудки, Колбаскин нервно пожал плечами: ну что поделать, женщины вообще такие странные! И Ириша не лучше других.
– 32-
В гости к профессору я собиралась, как в юности на экзамен. Разве что свою "счастливую" кофточку не надела, за неимением этой самой кофточки, в которой я ходила на все экзамены и получала одни пятерки. Потом я носила эту кофточку на свидания, потом, когда она уже потеряла парадный вид, донашивала дома, а в конце концов – разрезала на тряпки.
Выходя из родного НИИ, я заметила у выхода до боли знакомую фигуру. Это был Рыжик, мой воздыхатель, собственной персоной. Надо же, и сюда успел добраться! Последнее время он все чаще появлялся на моем горизонте: позавчера он пытался говорить со мной на тему сноса хрущоб а нашем районе, потом вчера, когда после звонка профессору Матвееву я вышла в "Любимые продукты" за творожками и морковным соком (сигареты не покупала, честно-честно!).. Вчера он подошел ко мне, неожиданно схватил за руку и поцеловал ее. Я вздрогнула, так как по привычке углубилась в свои мысли.
– Ой, простите, Маргарита, я Вас напугал!
– Не совсем. А откуда вы знаете, как меня зовут? – понятно, что глупее вопроса нельзя было и придумать, ведь наши экс-деревенские бабушки, в отличие от меня, знали по именам всех соседей.
– Я знал это, – патетически воскликнул незнакомец, – Вы такая загадочная, что Вам никакое другое имя не подходит. Вот помните, у Булгакова, в "Мастере и Маргарите"…
Я расхохоталась.
– Простите, молодой человек, но все это уж очень похоже на мелодраму. А мелодрамы любят только маменькины дочки и домохозяйки.
– А Вы не любите? – его отчаяние было настолько искренним, что у меня даже отпала охота смеяться. – тогда я даже не знаю, как к Вам подступиться! Вы такая красивая… А красота – это мимолетное наслаждение.
– Конечно, красивая! Несмотря на мои почти пятьдесят лет!
– Но ведь дело не в возрасте… – он опять заморгал своими воспаленными глазами, которые из-за бесцветных ресниц казались вовсе незащищенными. – Я не знаю, с какой стороны к Вам подобраться. Думал пригласить в кафе, но ведь Вы не пойдете! А ведь мне надо о многом поговорить с Вами!
– Разумеется, не пойду! В этом Вы абсолютно правы. Так что переключитесь на кого-нибудь другого!
– Не могу, Маргарита… послушайте, мне надо кое о чем предупредить Вас… Это серьезно!
Мы уже подошли к "Любимым продуктам", я сказала ему "всего хорошего" и скрылась от него в недрах магазина. Вообще, когда кто-то начинает оказывать мне такое повышенное внимание и, тем более, говорить комплименты, я сразу настораживаюсь. Я всегда завидовала женщинам, которые принимают подобные знаки восхищения как должное. Наверное, поэтому я так тяжело схожусь с незнакомыми людьми.
Когда я вышла из магазина, Рыжика на тротуаре уже не было. Я вздохнула с облегчением. Все-таки мне не верилось, что этот молодой человек приятной наружности действительно в меня влюблен.
А теперь, когда он ко всему прочему подкарауливает меня около работы – это вдвойне повод насторожиться. Но почему-то на этот раз я даже не вздрогнула, когда он поцеловал мне руку.
– Здравствуйте, – произнес он, глядя на меня заискивающе, как будто хотел получить от меня зачет автоматом. – Приветствую Вас. Вы уж и до моей работы добрались.
– Я не могу жить без Вас!
– Ой, не смешите меня, молодой человек!
– Но ведь я правда не могу без Вас жить! Вы мне так нужны! – Завопил Рыжик как ужаленный. – С тех пор как я увидел Ваше лицо.. А можно я Вас провожу до метро?
– Ну можно, можно…
В метро он снова поехал за мной. Я уже жалела, что поздоровалась с ним. Надо все-таки иногда быть хоть чуточку невежливой. Очень полезно. Но если уж меня поприветствовали, то и я здороваюсь на свою голову…
В метро разговаривать было невозможно. Поэтому Рыжик стол напротив меня и сверлил мое "красивое лицо" глазами. Я уже не знала, куда деться. Хотя, с другой стороны, мне было приятно, что, несмотря на мой явно не девичий возраст, я еще могу внушать кому-то такие чувства. Так мы и доехали до "Красных ворот".
– Ну все, молодой человек, прогулка закончена. Мне нужно идти по делам.
– Можно я Вас подожду здесь? – робко спросил Рыжик (как его зовут, кстати?).
– Это совершенно бессмысленно. Я надолго.
– Я все равно Вас подожду.
– Ваше дело. Только ведь замерзнете!
Рыжик пожал плечами. Погода была уже совершенно не октябрьская: слишком холодная, промозглая. Тротуары сделались скользкие от воды, сверху моросило, снизу летели брызги от машин. Я представила, что Рыжик будет стоять и мокнуть, и мне впервые стало его жалко:
– Идите домой, чайку попейте! До свидания.
Мне предстояло впервые в жизни побывать в Высотке, выстроенной на месте знаменитых Красных ворот. Когда я была маленькая, меня все время интриговало: а что там, в этих жутких жилых высотках, внутри? Там ведь жили совершенно недосягаемые люди, почти небожители (а кто еще будет жить под самым небом?). Ходили легенды о том, что "высотные" квартиры, которые давали всяким выдающимся деятелям, какие-то невероятно, огромные, шестикомнатные, с высоченными потолками. И якобы там имелись специальные комнатки для прислуги. Я с трепетом открыла тяжелую дверь (она была даже тяжелее, чем в Главном здании МГУ), и оказалась в неожиданно темном и убогом подъезде. Я и так понимала, что со временем "высотный шик" успел померкнуть, но чтобы настолько… Плитка под ногами какая-то уж настолько обыденная, что воспринимать ее иначе как издевку было невозможно: за таким шикарным фасадом спряталось обычное советское убожество. Но лестничные пролеты все же свидетельствовали о том, что потолки в этом доме и вправду ого-го какие.
Я поднялась пешком на третий этаж, нашла нужную мне дверь и не без священного трепета нажала на кнопку звонка. Достаточно долго за дверью ничего не происходило. Я еще раз сверила номер квартиры, посмотрела на часы: может, временем ошиблась? Вроде бы нет.. Еще раз нажала на кнопку звонка. Прислушалась. Где-то в глубине, по ту сторону двери, послышались мелкие шаркающие шаги, потом – звон многочисленных цепочек. Потом дверь слегка приоткрылась, потом призакрылась снова, и только уже после этого распахнулась окончательно.
Передо мной стоял живой классик.
В молодости он был красив, это было заметно даже сейчас, несмотря на то, что спина у него была каким-то странным способом изогнута, а лицо стало рябым от старческих пигментных пятен. Зеленые глаза смотрели на меня так, будто видели меня насквозь. Он был гладко выбрит, седые волосы аккуратно расчесаны на пробор
– Здравствуйте, я Маргарита… – оробев, представилась я.
– Заходите, деточка, не стойте на лестнице! Тут очень сильный сквозняк.
Сначала я улыбнулась: деточкой меня давно уже никто не называл, а потом задумалась: аведь этот человек старше меня аж в два раза!
– Да вы проходите в переднюю. Пальто вот сюда можете повесить. Дайте-ка, я за Вами поухаживаю…
А как он говорит! Старомосковское произношение, какого сейчас в нашем безумном городе и не услышишь!
Я сняла пальто. Прихожая оказалась удивительно узкой и тесной. Видимо, шикарным в этом доме был только фасад. Но когда благородный старец провел меня в гостиную, я ахнула. Такое я видела только в старых фильмах: ковер, на котором шаги были неслышны, тяжелые бархатный занавески на окнах ("Как в Большом театре!" – почему-то подумала я), старинная мебель, вся изогнутая и резная. На огромном письменном столе, покрытом зеленым сукном – лампа с большим матерчатым абажуром. Возле одной стены стояло фортепиано, черное, подтянутое и изящное, а противоположную стену занимал стеллаж, тоже старинный, огромный, до потолка. И там были книги-книги-книги… Но несмотря на несколько громоздкую мебель, комната все равно была необъятная. День был тусклый, и лампа мягко освещала стол и часть стеллажа, а по углам комнаты расползался уютный полумрак.