Я постаралась взять себя в руки, снова уставилась в иллюминатор. Тренайский шаттл совершал какие-то странные маневры. Нет, он, кажется, не собирался прилепиться к кораблю совета — лавировал между судами, подлетая то сверху, то снизу. Приближался. Маленький, латаный, беспокойный — он напоминал мельтешащую муху. Одно неверное движение — и его попросту раздавят. Какой-то ненормальный…
Нос посольского корабля уже исчез во вратах, будто гигантская черепаха погружалась в вертикальную розовую стену воды. Такое судно могло это делать медленно — на борту даже не заметят этот прыжок. Чем хуже судно — тем расторопнее ему надо быть, чтобы получить как можно меньшую дозу энергетического излучения.
Шаттл подобрался совсем близко, и я уже могла рассмотреть каждую ржавую заклепку на его перештопанном борту. Но челнок снова тряхнуло, словно от удара — наверняка кто-то не рассчитал дистанцию и влепился нам в хвост. А наша сирена точно спятила — заорала так, что можно было оглохнуть. Я все же не удержалась:
— Папа, да отключи ты ее!
Вместо ответа он лишь неожиданно вывернул штурвал, и наш челнок взмыл носом вверх. Меня уложило в спинку кресла, вжало, от давления даже натянулась кожа на лице. Я не успела ни о чем подумать, как мы на сумасшедшей скорости, словно пуля, прорезали полотно пространственных врат прямо под брюхом посольского корабля. Тело на мгновение оцепенело, дыхание замерло, в глазах потемнело. Но лишь на долю секунды. И вот уже мышцы скручивало от разливающихся под кожей разрядов. Выворачивало. Я чувствовала сумасшедшую скорость и видела перед глазами красные аварийные вспышки, отраженные в гладком металле.
Наконец, судно выровнялось. Я была в таком шоке, что даже отупела. В голове пустота — ни единой мысли, ни единого предположения. Лишь отвратительное пощелкивание разрядов где-то глубоко внутри, будто искрило электричество.
Наконец, я увидела перед собой отца. Хмурого, с серым, потным от напряжения лицом. Он склонился, тронул меня за руку:
— Мия, все хорошо?
Я лишь кивнула, не в силах пошевелить онемевшими губами. Щурилась от невыносимого красного света. От отвратительного звука сирены хотелось заткнуть уши. В горле, словно губка, набухал ком неотвратимой тошноты. Сейчас оказалось намного хуже, чем в прошлый раз. Но что это было? Зачем? Папа сошел с ума? Оставалось лишь надеяться, что мы все же выпрыгнули, куда надо.
Отец ослабил ремни:
— Судно повреждено. Нужна аварийная посадка. Срочно садимся на Эйдене. Он обитаем.
Я нахмурилась:
— Что?
Он отмахнулся:
— Не важно. Войдем в атмосферу планеты через четыре минуты. Я хочу, чтобы ты немедленно села в спасательную капсулу.
Я замерла:
— Папа, все настолько плохо? Скажи мне, что случилось? Зачем ты это сделал?
Он поджал губы:
— Я не имею права рисковать тобой. Пожалуйста, иди к капсуле, Мия.
— А ты?
— Я попробую посадить судно.
Я с мольбой посмотрела в его измученное лицо:
— Попробуешь? Я с тобой. Пожалуйста. Я не пойду без тебя!
Отец стиснул зубы:
— Я посажу судно, Мия. Сделай, как я прошу. Пожалуйста. Я воспользуюсь другой капсулой, если что-то пойдет не так. Но ты должна быть в безопасности. — Он заметил мой испуганный взгляд и многозначительно добавил: — Так нужно.
Папа взял меня за руку, поднял с кресла и повел в правый отсек. Ноги не слушались, я буквально висела на его руке. В голове все еще туманилось. Я толком не воспринимала происходящее. Все казалось каким-то сном. Сейчас я открою глаза, и мы окажемся в очереди перед вратами… Пусть так и будет!
Но страшный сон не прекращался. Отец посадил меня в спасательную капсулу и набрал команду на панели управления. Осталось лишь закрыть крышку. Я вцепилась в его руку и никак не хотела отпускать. Тряхнула:
— Папа, что с кораблем?
Он вздохнул, облизал губы:
— Нас пытались убить, Мия. Тебя пытались убить. В брюхе пробоина. Если не поторопиться — огонь доберется до топливных баков.
Я нахмурилась до ломоты в переносице:
— Убить? Зачем?
Он молча достал из кармана футляр клинера и положил мне на колени:
— Все здесь. Сделай восполнение, когда приземлишься. Другого выхода больше нет. Они усомнились…
Я молчала, не понимая, что происходит. Зачем мне клинер? Кто и в чем усомнился?
Папа взял мою руку, неожиданно поднес к губам: