- Так что, Глеб Рудольфович, давайте перейдем с детсадовских интонаций и ультиматумов к взрослому общению, - мягко улыбнулся Устланд. – Курите?
Глеб замер и повел плечом, а затем достал из кармана электронную сигарету, которую на всякий случай везде таскал с собой.
- Хотел вам предложить кое-что поинтереснее, памятуя ваш прошлый богатый опыт в этом отношении… - подмигнул ему Устланд. – Ну так как?
- Валяйте, - махнул рукой Глеб. – Вадику вы тоже эту дрянь предлагали?
- С Вадимом Рудольфовичем у нас были особые отношения, - голос Устланда прозвучал как-то совсем загадочно, и сердце Глеба екнуло вдруг так, как не екало уже лет тринадцать, впрочем, он списал это на общую странную атмосферу.
Вениамин поднялся, протянул руку к одной из стеклянных фигур за своей спиной, более всего напоминавшую бутылку Клейна, и потряс ее. Внутри тут же закружился снежный вихрь, но несколько крупинок при этом каким-то таинственным образом оказались на ладони Устланда. Он тут же пересыпал их в миниатюрную каменную ступку на столе и молниеносно растолок, затем извлек из ящика стола две крошечные полупрозрачные бумажки, высыпал на каждую по щепотке какого-то темного порошка, лежавшего горкой прямо тут же на столе, сверху припорошил только что растолченными гранулами и свернул две самокрутки. Протянул одну из них Глебу, другую взял себе, поджег… Глеб тоже затянулся – ни вкуса, ни запаха, никакого иного эффекта не ощутилось, и он вяло пожал плечами:
- Что это за бесполезная дрянь?
Устланд лишь улыбнулся, обнажив голубоватые зубы. Голубоватые? В голове Глеба растекалось приятное тепло – такое же, как и много лет назад, когда он внезапно свалился с высокой температурой, и мама наказала Вадику не отходить от младшего. А тот одной рукой ставил брату градусник, а другой – перелистывал страницы Занимательной физики. А потом пошел на кухню заваривать крепкий чай с лимоном и малиной, чтобы вливать его в Глеба – ложечка за ложечкой. И маленький Глеб, только-только окончивший вторую четверть первого класса, глотал обжигающий и совсем невкусный чай, а в голове его отчего-то разливалось тепло и перетекало вниз – к груди, доползало до пяток, и вот весь Глеб плавал в теплом радужном облаке легких касаний Вадика, проверявшего его температуру, совавшего в рот ложку с малиновым вареньем, плотнее укутывавшего одеялом, гладившего разгоряченное лицо… Сейчас его с ног до головы обволакивал синий дым, а перед глазами, как сквозь увеличительное стекло, подергивалась ухмыляющаяся физиономия Устланда. Глеб прикрыл веки и сделал еще пару затяжек – давно он так качественно не расслаблялся. А когда открыл глаза, лицо Устланда оказалось совсем рядом – буквально в нескольких сантиметрах. Оно казалось таким огромным, практически необъятным, загораживая собой всю комнату, и оно язвительно хохотало, обнажая острые голубые зубы… Глеб зажмурился и потряс головой.
- Знатная дурь, конечно, - пробормотал он. – Но на ЛСД непохоже. Что это? Мескалин?
- Ты все время думаешь не о том, - прямо над его ухом прозвучал чей-то мощный голос, непохожий на голос интеллигентного Устланда. – Ты хочешь узнать, как найти брата?
- Чувствую себя персонажем какой-то дешевой мелодрамы, - пробормотал Глеб. – Осталось станцевать зажигательный индийский танец, и из-под гобелена вынырнет Вадик с точно таким же родимым пятном, как и у меня на левом…кхм… бедре, - Глеб вяло хохотнул. – Знаете где он, так говорите, не тяните. К чему этот цирк?
- Знать это можешь только ты, все ответы внутри тебя. Я лишь могу показать тебе путь. Тебе знакомо имя Тиресия?
- Когда это мы успели на «ты» перейти? Впрочем… ну, допустим, что-то такое где-то слышал.
- Посмотри сюда.
Глеб открыл глаза и увидел, что комната, в которой он находился минуту назад, куда-то исчезла, а сам он стоит на вершине то ли горы, то ли просто какого-то очень высокого сооружения, сидит все в том же кожаном кресле на самом краю бездны, а у его ног простирается гигантский все того же мрачного синего цвета лабиринт. Его каменные изгибы с высоты походили на складки бархата, а в длину и ширину он простирался так далеко, что границы его не были видны даже с такой высоты. Глеб содрогнулся от благоговейного ужаса:
- Вот это меня вштырило! Сроду ничего подобного не пробовал. Наверное, безумно дорогая штука, да? Мне башню-то не снесет после всего? Какой отходняк у этой дури?
Устланда нигде не было видно, слышался лишь его голос, казалось, пронизывавший собой все пространство вокруг:
- Пройдешь лабиринт, и получишь все ответы.
- В каком смысле? – насторожился Глеб. – Это мне в эту каменную громадину переться и искать из нее выход? О боже, ничего попроще-то мне приглючить не могло?.. А можно я лучше здесь отсижусь, пока меня не отпустит?
- Выбор за тобой. Это ты ко мне пришел, - в голосе Устланда слышалась насмешка.
- То есть другого способа узнать, где Вадик, нет?
Но в воздухе уже разлилась странная тишина – мертвая, зыбкая и очень густая.
- Ну хорошо, допустим, - пробормотал Глеб, поднимаясь с кресла и вглядываясь в бездну под ногами, - а как мне спуститься туда? Крыльев-то у меня нет!
«Все внутри тебя» - прозвенело воспоминанием в голове Глеба.
- Если это глюк, тогда нет ничего проще, - усмехнулся Глеб и просто шагнул в пустоту.
В следующее мгновение он оказался внизу зажатым высокими каменными сводами, вблизи оказавшимися почти черными. Глеб напряг память: кажется, в одной из столь любимых Вадиком книжек Перельмана раскрывался секрет прохождения любого лабиринта: надо просто вести по стене правой рукой – и ты никогда дважды не зайдешь в один и тот же коридор и рано или поздно все равно выберешься наружу. Это воспоминание придало Глебу бодрости духа и уверенности в себе, он положил ладонь на холодный камень и медленно пошел вперед. Странное вещество из самокрутки никак не повлияло на способность Глеба мыслить и передвигаться, что несколько его озадачило – с таким эффектом абсолютно чистой галлюцинации он сталкивался впервые, да и та была настолько реальной, что Глебу приходилось беспрестанно повторять себе, что это мираж, видение, сон, а, может, все это вместе взятое.
Через несколько минут продвижения по лабиринту, где-то в отдалении Глеб заметил некую выпуклость на стене. Он ускорил шаг, но, рассмотрев, наконец, что это, наоборот резко остановился и даже дышать старался тише, чтобы не привлекать излишнего внимания. Из темно-синей стены словно вырастало чье-то рельефное белое лицо, похожее на гипсовый слепок или даже элемент лепнины с одной лишь разницей – оно было живым. Оно двигалось, дышало, моргало, вздыхало и издавало все прочие положенные человеческому существу звуки. Глеб прижался к стене и попытался сделать несколько шагов назад, чтобы повернуть в другой коридор, но в этот самый момент белая голова, растущая, казалось, прямо из стены, вдруг слегка повернулась налево, скосив абсолютно белые гипсовые зрачки в сторону Глеба, и тот с ужасом узнал в рельефе своего отца.
- Папа? – пробормотал, заикаясь, он.
- Глеб! – выдохнул с каким-то шипением бюст. – Глеб!
- Папа… как такое возможно? Господи, - он принялся лупить себя по щекам, чтобы прийти в себя, но лабиринт не исчезал, а голова на стене продолжала жутко шевелиться и дышать.
- Глеб, как ты здесь оказался? – прошипел отец.
- Папа, я… я Вадика ищу, - ответил Глеб единственное, что в данной ситуации казалось ему логичным – не вещать же замурованному в стену отцу о передозе галлюциногенов.
- Этого мерзавца здесь нет. Впрочем… может, где-то в глубине. Я же тут на последнем рубеже пребываю, как ты видишь…
- Папа, но как ты здесь? Кто тебя так?..
- Вы с Вадимом, сынок. Ты и сам когда-нибудь окажешься здесь.
- Боже, нет! – вскричал Глеб, закрывая лицо ладонями. – Как тебе помочь, папа?! Это что, ад?
- Ада нет, сынок. Как и рая. Как и бога. Все одна сплошная наша фантазия и фикция. Вы слишком долго молились в бездну напоказ – и вот результат.