- Глеб, не драматизируй, - ладонь Алеси легла ему на плечо. – Все будет хорошо. Мы еще немного поговорим, и я отпущу его. Поезжай.
Вадим вернулся под утро и навалился на уже задремавшего было Глеба, подмял его под себя, расстегнул на себе джинсы, а на нем – только приспустил домашние штаны и вошел резко, без подготовки. Глеб охнул и зажмурился. Все было кончено буквально за пять минут, и Вадим тут же отвернулся и вырубился, а Глеб лежал, глядя в потолок и не понимал, правильно ли он поступает, возвращая миру Агату. Такую странную Агату.
Они долго и упорно репетировали концертную программу, почти сплошняком состоявшую из новых песен братьев. Лишь в конце Глеб настоял, чтобы они включили блок хитов, иначе Олимпийский им попросту не собрать, и придется ехать в тур по клубам и ДК. На «Опиуме» Глеб требовал, чтобы брат взял, наконец, в руки гитару – публика привыкла к его яркому соло, с которым не справлялись ни Валера, ни даже Николаев.
- Бери этот Лес Пол! – кричал Глеб, упорно сопротивлявшемуся Вадиму. – И сыграй это чертово соло уже! Хрен с ними с остальными песнями, но соло в «Опиуме» должен играть ты! Иначе нас разорвут на клочки.
Вадим нерешительно взял гитару, словно не зная, как ее держать, с какого края подступиться. Накинул на плечо ремень и странно уставился на струны.
- Ну давай же, чего тянешь? Покажи класс!
Вадим провел пальцами по струнам, несколько секунд продолжая задумчиво смотреть на них, а потом убрал гитару в сторону.
- Я не могу.
- Это еще почему?
- Не могу и все.
- Забыл что ли? Разучился за время пребывания в ловушке? – Глеб подошел к брату и тряхнул его за плечи. – Соберись!
- Не могу, я сказал. Пусть Валера играет, я буду петь.
- Да поешь ты паршиво. Фальшивишь на каждой фразе. До концерта два месяца, а у нас одна хрень выходит! – в сердцах крикнул Глеб.
Вечером снова был секс – механический, грязный и болезненный. Глеб уже привык и не сопротивлялся. Но и не возбуждался. А Вадиму, казалось, было все равно, хочет его брат или нет. Уже после окончания, когда оба лежали в постели и курили, страшная мысль вдруг посетила голову Глеба. Он поднялся на локте и заглянул в глаза брату:
- Вадик… что с тобой происходит? Ты вообще на себя непохож…
- Говорю же, Глеб, ловушка. Это все она.
- Ну не может же она до такой степени менять людей! А если может, то к черту такое лекарство! Лучше уж психом остаться до конца дней.
- Тебя чем-то не устраивает результат?
- Да всем! Ты не Вадик! Больше не Вадик. Ты стал другим, совсем чужим, незнакомым. Я не знаю, чего от тебя ждать и… мне страшно от этого.
- Ты не хочешь, чтобы я оставался таким? Хочешь вернуть меня прежнего? – флегматично произнес Вадим, выпуская в потолок струю дыма.
- Не знаю. Но меня все это пугает, настораживает. Я боюсь тебя…
- А зря, - Вадим навис над Глебом, и его словно пронзающий насквозь взгляд впился в затуманенные серые глаза младшего. – Ведь я твой друг.
И в этот самый момент Глеб вдруг все понял, паззл сложился. Он охнул и ударил себя ладонью по лбу. Сука! И как он сразу не догадался! Козел! Только его мерзкий старший братец способен на такую подлянку! А он-то повелся, как дурак! Но чтобы его… так…
Глеб обхватил ладонями лицо Вадима и прошептал:
- Илюха?
Тот удовлетворительно хмыкнул и едва заметно кивнул.
- Сука! Я уничтожу эту тварь! – и, путаясь ногами в одеяле, он потянулся за мобильным и судорожно набрал номер сына.
========== Глава 19. Никто не выжил ==========
И только небо знает правду,
Кто украл мою звезду.
Давай до свиданья,
Да, я ненормальный,
И ты ничего не поймешь.
Я сам похоронил ее,
Я сам вырвал из памяти зло.
Сам вырыл могилу
И я сам умер.
Уже утоптана земля,
И на нее цветы легли,
И все молчат, она одна
Еще кричит из-под земли.
Неизвестно где ты еще во мне.
Этот мир убит, но еще болит непонятно где.
Мутное пятно, колыхавшееся перед глазами, постепенно принимало вполне конкретные очертания, и через несколько секунд взгляд Глеба уперся в нависшее над ним лицо. Глеб поморщился и отмахнулся. Он плохо помнил вчерашние события. Кажется, пришла Лера, принесла водку. Бутылку. А, может, и больше. Глеб помнил, как выпил минимум две. Так что, нотации от нее точно не принимаются, сама напросилась. Лицо взлетело ввысь, и из-за спины Леры показались два белых – крыла? Глеб зажмурился и помотал головой. К кому-то по пьяни черти приходят, а к нему ангелы? Перед глазами мелькнули белые стены. Белые? Глеб попытался приподняться на локтях и не смог, словно что-то удерживало его в горизонтальном положении. И тут же над ухом прожурчал елейный Лерин голосок:
- Милый, все будет хорошо. Пару месяцев в больничке, и ты оклемаешься. Ну нельзя же столько пить. Ты же себя угробишь. А у нашего ребенка должен быть здоровый отец…
Ребенка? Нашего? Глеб снова тряхнул головой и попытался осмотреться, но взгляд мог выцепить только сияюще-белые стены и колышущееся Лерино лицо с крыльями за спиной. Крыльями? Что-то ему эти крылья напоминали. Рукава. Рукава белого медицинского халата. Глеб взвыл и откинул голову на подушку.
Лера давно грозилась отправить его в наркологию и вот, кажется, осуществила угрозу.
- У меня же концерты… - процедил Глеб.
- Я договорилась с Димой, мы все отменили.
- Мы?!
- Ну… я поставила его перед фактом. Твое здоровье важнее каких-то концертов.
- Знаешь что! На свете нет ничего важнее моей музыки! Усвой это! – заорал Глеб. – И вали из моей жизни! Чтоб я не видел тебя больше никогда! Усекла?!
Ресницы Леры задрожали, она тяжело сглотнула и кивнула.
- Ты отдыхай пока, я вернусь завтра, когда ты придешь в себя, и мы поговорим.
Два месяца спустя Глеб стоял на ступеньках диспансера с рюкзаком за плечом и самозабвенно курил. Рядом сидела Лера в разорванных колготках и рыдала в голос. В свои права уже вступила золотая осень и сыпала, сыпала листву им под ноги. Через несколько минут к дверям клиники подъехало старенькое авто, из него вынырнул стройный и пружинистый Бекрев и радостно сжал в объятиях осунувшегося и изрядно заросшего Глеба. Лера плюхнулась на заднее сиденье рядом с возлюбленным, и он не попытался воспрепятствовать ей, однако всю дорогу смотрел в окно и болтал с Костей, не обращая на нее ни малейшего внимания. А потом уже возле дома, где он снимал квартиру, они вышли все втроем, и Лера попыталась что-то сказать, а Глеб лишь махнул рукой:
- Пить я не брошу, если тебя это интересует. Хочешь продолжать отношения – я не против. Считаешь меня плохим отцом для твоего будущего потомства – я не навязываюсь.
И Костя демонстративно подошел к Глебу, достал из сумки водку и протянул ему. Тот весело рассмеялся, дал Бекреву подзатыльник, и оба тут же скрылись в подъезде, а Лера осталась расплачиваться с таксистом, потом вздохнула и поплелась за ними.
На троих было всего две пол-литры, и Глеб послал Леру за добавкой. Она была уже слишком пьяна, чтобы сопротивляться и послать его к черту. Вернулась еще с двумя бутылками, они снова выпили. Почти не разговаривали, лишь Костя кидал на Глеба восторженно-пьяные взгляды, а у последнего глаза с каждой стопкой становились все мутнее.
- Паршиво мне, - протянул, наконец, Глеб и рухнул на кровать, пытаясь унять дрожь в руках. – Это не жизнь, а дерьмо какое-то. Ничего хорошего в ней нет и никогда не было, а вскрыться у меня духу не хватает. Слабак я унылый, одинокий.
- Глебушка, у тебя есть я, - пьяно пробормотал Костя, наклоняясь над ним и звонко чмокая его в щеку.
- И я, - добавила уже окончательно расплывшаяся Лера и запечатлела поцелуй на шершавых губах любовника.
- Человек всегда один. Даже если рядом те, кто его любит и якобы понимает. Полное понимание недостижимо. Было у меня такое два года, да сплыло. Руку бы себе отрезал, только бы вернуть то время, удержать его…