А тут наскочили ночью, пытались обездвижить и обездвижили. Могли и голову проломить. Напоминало это дело попытку похищения или, скажем, поимки преступника. Пол же, сын Ваан Чика, на преступника никак не походил. Смирный, глаза умные. Ест аккуратно, в отличие большинства местных подростков. На книги смотрит с пониманием, значит, они ему не в диковинку, и на своем языке он читать умеет. В Тёсе же наукой разбирать буквы и видеть в них смысл владел лишь один из десятка.
Значит, похищение… Одни неясные пришельцы пытаются поймать другого совсем уж неясного пришельца. И что-то тут кроется явно недоброе.
Размышляя таким образом, Доктор дошагал до Меновой площади и застал там обычное оживление. Менялы носились по рядам и присматривались к товару, а товарные «наседки» охраняли свое добро и на разные голоса зазывали горожан и других менял к нему присмотреться. Горожане же степенно и подчеркнуто равнодушно бродили среди развалов, будто прогуливались по Меновой просто так, для здоровья.
Разговоров и споров, как всегда, было больше чем сделок. Имелось тут свое удовольствие. Допустим, собрал ты от кур свежих яиц десятка три, устроил в удобную корзинку, проложил чистой тряпочкой. Само собой приоделся. И пошел на Меновую, где, в общем, тебе ничего сегодня особенно не нужно. Но яиц-то — каждый день собираешь по три десятка. Сколько ни есть в семье едоков — нипочем столько яиц не употребят. Да и надоедает, хоть ты их жарь, хоть вари, хоть салаты делай. Стало быть, надо обменять.
Мена — дело мужское, степенное. Как хороший хозяин спешить не будешь — обойдешь по первому разу ряды, посмотришь — кто сегодня вышел, да с чем. Поздороваешься, пошутишь про товар чего-нибудь. Там новость, тут прибаутка — а про себя начнешь соображать, что в хозяйстве может пригодиться. Тогда обходишь по второму разу — уже с мыслью.
Вот, скажем, младшему полусапожки осенью справили. Так он их уже к весне в клочья истаскал. Из дома выходил — ведь не помнил про это. А вот увидел, что Феорвил Сухая Нога сегодня вышел с товаром, и на память пришло. Но у него за три десятка яиц только тапки сменяешь. Кто еще у нас тут с сапожками? Старая Озла есть. Баба неприятная и предлагает все больше барахло. С другой стороны, младший за лето все равно сапожки-то расшибет в прах. Зачем тогда брать у Феорвила?
Так соображаешь, соображаешь, да и подойдешь к старухе. Ну, конечно, пошвыряешься в обувке — окажешь почтение. Но сам знаешь, что заприметил уже вон те сапожки — слегка побитые и мальцу великоватые, однако прочные. Ну, дальше как обычно — яйца покажешь, распишешь про свежесть, да про размер. Как будто бы Озла твоих яиц не знает! И она тоже сомнение выразит, карга такая, да на свет будет смотреть, словно скрозь скорлупу прозревает. Что поделаешь — обычай.
Потом заломит Озла полсотни яиц, да чтоб на дом принесли, а то ей неудобно ввечеру с Меновой обувку да еще и яйца тащить. Внучки-то не помогают, демоны им на шею, и мать их, распустёха, ума не вбила им через одно место.
Сам начнешь с двадцати, да чтоб прямо на месте. И разговор на полчасика да заведется. То пошутишь, а то и обидишься наружно, если упрямство на бабу нашло. Станешь уходить как будто. А она тоже — рот беззубый подожмет и глядит на тебя, как на мокрицу. Шагов пять сделаешь по ряду (тут не спешить — главное) да в сторону Феорвила отчетливо так посмотришь. Тут старуха и сдаст назад.
Ну и сговоришься — получит Озла три десятка да пару шнурков, потому что обувщики наши знают, что ты на досуге плетешь особые шнурки — нарядные и прочные, как демонова шкура. И в уме это дело имеют. А что с собой не взял ни пары, так не беда — Озла внучков пришлет еще до вечера — те и яйца заберут и шнурки. Сам же сапожки возьмешь сейчас — невелика ноша. А обману ты никогда не чинил — тебя тут всякий с малых лет знает. И тебя, и стариков твоих, и дедов покойных, и жену, и ее стариков…
Доктор Хтоний, окинув взглядом ряды, решил отправиться к лотку прорицателя, который промышлял, помимо предсказаний, ремеслом старьевщика. Унылая и тощая, как у побитого грозами пугала, фигура Ури Сладкоречного возвышалась над толпой у самого въезда на площадь со стороны дороги на пристань.
Еще издалека Доктор услышал, как Ури скорбно зазывает: