Старик не стал беспокоить детей и занялся своей трубкой. Длинный сосновый плот слабо покачивался. В сплавной веренице пяти таких же он был последним. Над рекой стояла мягкая живая тишина, напоминавшая о своем присутствии то легким плеском рыбы, то скрипом бревен, то прохладным ветерком.
— Где это ты научилась так с мечом управляться?
— Это Доктор. Ты не смотри, что он старый. Он, если возьмет меч — как начнет скакать! Не угонишься, — с готовностью ответила Шимма, — Мне семь лет было, когда он мне сказал, что больше нянькой для меня быть не может. Что, мол, должна уметь за себя постоять. Ну и стал со мной заниматься.
Хотя какая из него нянька? Я лет с пяти ему же завтраки делала. А то он с утра уйдет и не поест. Может вообще целый день не есть, если не напомнишь…
Ну и потом я меч-то все время с собой таскала. От родителей же ничего больше не осталось… Он и твердил — что, мол, чего зря таскаешь, давай — учись.
Сначала-то, конечно, только деревянными мечами разрешал махать… А когда выросла, они с дядей Викулом что-то поколдовали на моим, чтобы стал впору. Заточили наконец. Даже гравировку сделали — руническую «Ш». Днем покажу, сейчас не видно будет.
— Они старые друзья — Доктор с кузнецом?
— Сколько себя помню. Всё шутят друг над другом. Один раз дядя Викул взял камни, что-то там потесал, постучал. Железки в них воткнул и бросил в болото. А потом будто нашел и притащил Доктору. Говорит — «драконьи перья». Жили, мол, давно а наших краях драконы. И следы от них остались, — Шимма разулыбалась, — А Доктор-то все книжки свои перерыл, пока понял! Он же иногда как маленький — простых вещей не знает…
Зато потом он кузнецу «по секрету открыл», как железо заговаривать, чтобы не ржавело. Ну и дядя Викул целый месяц в кузнице и совой кричал, и поганки с болот к клинкам прикладывал. Анитка даже подумала, что он элем опился.
— А с Анит… ты дружишь, да? — Пол постарался говорить без особой заинтересованности.
— Так-то да. Только ведь с ней, как дружить? Она же, понимаешь, вроде принцессы. В ней что-то такое есть… высокое. Как будто она с детства во дворце живет, нитки с иголкой не видела и думает, что мясо на огороде растет. Хотя у кузнеца не набалуешься… Он, готовит, знаешь как? Сунет кабанью ногу в огонь, повертит там — вот тебе и обед. Тинман такой крепкий заваривает, аж зубы ломит!..
Анитка для него — свет в окошке. Да и все ее любят. Сватов уже четыре раза засылали. Даже господин Ури Сладкоречный! — Шимма весело рассмеялась, — Он дяде Викулу сулил целое богатство. Мол, никто о том не ведает, но приданое будет такое, что закачаешься!
— А он что?
— Что-что. «Прислушайтесь», — говорит, — «господин Сладкоречный, к голосам звезд. Они предрекают, что ровно три дня у вас будет болеть то место, на котором сидят добрые люди, коли вы не станете сдерживать своих мечтаний». И дверку так открыл на улицу — услужливо, — рассказчица фыркнула и легонько толкнула Пола в бок.
— С Аниткой на Меновой хорошо гулять — напробуешься вкусностей. Ей всё за так предлагают, ну и тебе перепадает… — Шимма вдруг погрустнела и, отвернувшись в сторону, удрученно бросила:
— Где теперь та Меновая!
Пол захотел сказать ей что-нибудь утешительное, но вырвалась правда:
— Мне тоже страшновато, честно говоря.
Девочка вяло поболтала ногами в воде:
— Не пойму я, что мы там делать будем — в этом их Акраиме. В лесах мы хоть были дома — знали, чего и как… Поймают нас там в первый же день…
А тебе каково — я вообще не представляю. Я-то, спасибо Ворону, хотя бы в своем мире преступница.
Пол подумал, что каково ему — он и сам не знает. Как ни странно ему было интересно, хоть и страшно. Может даже от того именно и интересно, что страшно. Какое-то тут всё было настоящее. А в той жизни — не совсем. Он понял, что не сможет этого объяснить Шимме и спросил про другое:
— Вот вы всё говорите «Ворон» да «Ворон». Я что-то такое припоминаю смутно — из той ночи, когда меня Доктор… разговорил. Но оно у меня как-то уже выветрилось. Что за Ворон-то?
Девочка сначала с недоверием покосилась на Пола, а потом сообразила:
— Ну да. Ты ж пришелец… Ворон — он…
Вначале был Ворон. Он летал в пустой бездне, не зная ни дней, ни ночей, ни радости, ни горя. Не было дерева, чтобы присесть. Не было камня, чтобы клюв поточить.
Был Ворон черным, но не знал об этом. Был Ворон всемогущим, но не помнил этого.
Однажды Он заснул и во сне увидел, что Он один. И захотел Ворон узнать Другого. Он представил Свет и увидел Другого в себе. Потом Ворон снес яйцо.