Три минувших дня он только и занимался тем, что ехал, ел и спал. Его перевязывали, поили лекарствами, заботились о нем, укутывали в одеяла на ночь. «Так и оказался я „маленьким ребенком“ в походе», — то и дело приходило на ум.
Монотонное раскачивание в седле временами погружало Пола в дремоту, и он видел короткие бессвязные сны — о школе, о родителях, о сплаве по реке на плоту, и об Анит.
Наяву (или как сказать правильно? «На самом деле?») клон его компьютерной подруги оказался довольно загадочной девушкой. Пол, например, не мог толком определить, какого цвета у нее глаза, потому что они почти постоянно были полуприкрыты нежными веками, опущены, скошены куда-то в сторону. Если редкий раз удавалось увидеть их открытыми (когда Анит, скажем, откликалась на обращенную к ней фразу отца), то вечером они казались зелено-серыми, а днем — какими-то золотисто-прозрачными.
Девушка мало говорила, а если и говорила, то тихо и как-то отстраненно. Вообще отстраненность, как заметил Пол — это была ее главная черта. Она все время пребывала, как бы не совсем здесь, где задавали тон непосредственная Шимма и любознательный балагур Викул.
Полу ни разу не случилось побыть с Анит наедине и поговорить. Она была к нему неизменна доброжелательна и даже ласкова — особенно после ранения на плоту. Но, если подумать, Пол и девушка за все время обменялись друг с другом всего несколькими фразами. Он и сам-то был не очень-то общительным, а тут вдруг встретил человека, который почти всегда совершенно погружен в себя. Понятное дело, при таких условиях не очень-то поговоришь.
Размышляя обо всем этом Пол не заметил, как их компания подошла к Хлебным вратам. Очнувшись, он увидел внушительную, старую-престарую каменную арку, под которую ныряла дорога. Стен у городской черты не было. С правой стороны от ворот притулилась лишь маленькая караульня. Перед ней на деревянных чурбаках сидели два ленивых охранника и играли в кости.
Они коротко и равнодушно оглядели очередных путников, входящих в город, и вернулись к своему занятию. А беглецы ступили на улицу, которая, как потом оказалось, вела как раз к рынку.
Она была длинной, зигзагообразной и шла чуть в гору. По сторонам мостовой, сразу за аркой, показались многочисленные грязноватые постоялые дворы, харчевни, мелкие мастерские и хозяйственные лавочки. На глаза Полу попались стоявшие прямо на улице котлы, казаны и мангалы, в которых готовилась на скорую руку простецкая еда. Жарили куриное и баранье мясо, тушили рис и картофель, выпекали пресные лепешки из пшеничной муки. Видимо, все это быстро раскупалось очередной партией приезжих, которые только что вошли в Акраим. И готовку начинали сначала.
Уличные повара, казалось, встречались через каждые сто шагов. Но вскоре они исчезли. Начались бедняцкие жилые кварталы, состоявшие из деревянных и глинобитных одноэтажных домиков. Порой среди них мелькали мелкие лавочки и харчевни — такие же низкие, невзрачные и убогие, как и дома местных обитателей.
«Вот тебе и столица», — подумал было Пол, вспомнив о том, каким милым и преуспевающим показался ему Тёс. Однако по мере продвижения путников улица начала преображаться — появились ухоженные дома с аккуратными садиками, траттории с просторными террасами и аккуратными столиками на них, лавки с настоящими арочными витринами, в которых товары были разложены за мутноватым, но все-таки стеклом.
Людей на улице становилось все больше, они выглядели наряднее, чем окраинная беднота и двигались в основном в ту же сторону, что и Доктор Хтоний со своими спутниками. Когда по сторонам возникли двухэтажные дома (некоторые с каменным первым этажом), откуда-то спереди начал доноситься многоголосый гомон, громкость которого все нарастала.
— Вот он и рынок, — сказал Полу старик, когда они прошли массивную трехъярусную тратторию, и перед ними открылась огромная площадь, за которой различались очертания внушительной каменной крепости.
Пол сразу понял, почему это кипучее торжище называлось Красным. Все, кто предлагал здесь свои товары, обязательно имели в своем наряде какую-то деталь красного цвета. Это могли быть рубаха или фартук, платье или плащ, кушак, головной убор или хотя бы матерчатые нарукавники. Видимо, так продавцы стремились отличить себя от покупателей, и это было, на взгляд Пола, разумно. Потому что в остальном никакой упорядоченностью на рынке и не пахло.
Здесь не было даже устроено рядов — торжище представляло собой замысловатый лабиринт из открытых и крытых прилавков, повозок, кибиток и палаток, расставленных как попало. Мало того, по нему сновали многочисленные и горластые торговцы всякой мелочью в разнос. Через их шеи были переброшены ремни, державшие маленькие лотки. Ими мелкие продавцы отчаянно толкали покупателей и друг друга. Вокруг стояла веселая ругань, перемежаемая прибаутками и зазывными стишками. И, кажется, все были возбуждены происходящим и очень довольны друг другом.