У меня нет рецептов, как это можно смягчить, преодолеть, ослабить. Может быть, люди придут к убеждению, что при вступлении в супружество нужно обязательно обоим подписывать договор, в котором точно будет указано, какие обязанности каждый принимает на себя. В том числе и добавлять вариант «требование верности не включено». Или указывать длительность планируемых отношений: на 20, 15, 10 лет, как при получении займа на покупку дома. С возможностью возобновления и продления. Может быть, кто-то захочет включать и ежегодный отпуск от супружества — на неделю, на две, на месяц.
Мы с тобой оба знаем много пар, вовремя догадавшихся, что условие верности невыполнимо, что душа человека будет жаждать новой влюбленности всегда, и счастливо проживших всю жизнь вместе, закрывая глаза на измены друг друга. А заверять молодоженов, что пожар влюбленности, соединивший их, можно растянуть на все оставшиеся годы, есть гнусный обман, чреватый миллионами горчайших разочарований.
Смею ли я высказать предположение, что и твое увлечение перепиской с ветреным беглецом из ГУЛАГа вырастает из того же порыва? Что душа рвется из клетки строгого целомудрия, куда ее загнал страх утратить бесценное сокровище семьи, детей, грядущих внуков, супружества? Заметь, что в таких ситуациях муж не может не чувствовать, что жене хотелось бы чего-то, чего он дать уже не может. И тоже впадает в тоску. Которая мне часто мерещилась на лице Бориса. И — страшно сказать — на лицах мужей всех моих прежних возлюбленных тоже.
За время твоей дружбы с Женечкой ты могла заметить, что ее самая сильная страсть — в любой жизненной ситуации быть хорошей. Она может быть ангелом понимания, чуткости, доброты. Особенно по отношению к чужим людям. С близкими, домашними это труднее. Потому что она как бы обязана быть с ними хорошей. (Не потому ли в Евангелии сказано, что «враги человека — домашние его»?) И вот недавно в очередном порыве «хорошести» она пригласила пожить у нас свою сослуживицу на время ремонта ее дома.
Эта сослуживица обладает талантом тихо и незаметно появляться в комнате в самые неподходящие моменты. То она разыскивает свой сотовый телефон. То у нее порыв поделиться какой-то мыслью или эмоцией. Она возникает неслышно и неумолимо, как огни полицейской машины в боковом зеркальце. И вносит такое же чувство безнадежности.
Как ты догадываешься, наша интимная жизнь с Женечкой идет своим ходом так, будто никакой Леандр не плывет изо всех сил ни в каком Геллеспонте. Мне начинает казаться, что сослуживица мистическим образом слышит сквозь стены порывы моего десантника и устремляется на его флюиды как раз в тот момент, когда я начинаю задирать Женечке платье.
Что мне остается делать? Разжать объятия, застегнуть молнию на брюках? Делать вид, что все нормально, можно и отложить? Я, еще не расслышав шагов входящей, ощущаю этот толчок в теле жены — прочь от меня. Даже если она успевает шепнуть мне на ухо: «Я избавлюсь от нее через пятнадцать минут», все умирает во мне, рушится, как пропоротый дирижабль. В глазах темнеет от ненависти. Я ощущаю себя не любящим мужем, а сексуальным попрошайкой, которому очередной раз «не подали». О том, чтобы оставаться «хорошим», не может быть и речи. А ремонт дома затягивается. Кто сможет обвинить меня, если я приглашу Барбару на «незапланированные съемки»?
Вдруг мне пришло в голову: а почему в ухлестывании за тобой я пренебрегаю таким простым приемом, как игра на струнах ревности? Почему не рассказываю об очаровании Барбары Хилл? По сюжету нового фильма ей надо принимать участие в постельных сценах с нелюбимым старым мужем. В какой-то момент она выпрыгивает из-под одеяла и полуголая убегает в ванную. Должен признать: о таком бюсте каждая женщина может только мечтать. И взгляды, которые она порой бросает на меня между съемками, ох, намекают, ох, будоражат, ох, завлекают.
Наш Мишаня между тем совсем извелся со своей новой возлюбленной, у которой, похоже, сильны твои комплексы. И я, со всем моим опытом, цинизмом и умудренностью, не могу прийти ему на помощь. Живи мы в XIX веке, у меня была бы возможность сводить его «в дом неземных услад» и познакомить с азами «науки страсти нежной». Но сегодня и это запрещено безжалостным ГУЛАГом. Бедный мальчик, как и миллионы его сверстников, уже упрятан за колючую проволоку. Если я попытаюсь учить его рытью подкопов, Женечка исколет меня своим донкихотским копьем до смерти. Остается надежда, что так ли, эдак ли мальчик сам осознает, что настоящая жизнь начинается только за оградой, и освоит «синдром побега».