— Пытаюсь понять.
— Думаю, ты его найдешь. Но это совсем не значит, что я буду от этого в восторге. Ферштейн?
— С трудом.
— Выпьем!
Мы выпили. Он потянулся поставить рюмку — уронил. Только тогда я заметил, что он смертельно пьян.
— Когда в меня стрелял этот гад, мелькнула мысль — это она меня заказала. Она меня ненавидит…
— Неправда…
— Правильно, неправда. Все разъяснилось, заказчиков нашли, да ты и сам все знаешь… Она не отходила от меня, вытащила с того света. Я поверил, что все будет хорошо, а она затеяла этот поиск.
— …Если так все плохо, могу отказаться.
— Ничего ты не понял. Ты его найдешь. Они все равно никогда не будут вместе. Он и она — разные субстанции. Понимаешь? Мы с ней из одного теста, а он из другого. Удивляюсь, как она не понимает. Такая умная, и — не понимает. Смешно.
Он потянулся за налитой до краев рюмкой. Рука дрожала, коньяк расплескался.
— Тебе нельзя так много пить, — раздался из полутьмы спокойный голос Ольги.
Леонид дернулся, оглядываясь — еще одна рюмка упала.
— А что мне вообще еще можно? — неожиданно тихо и трезво спросил он.
— Ты прекрасно знаешь, — сказала из полутьмы Ольга. — Залесский сказал — шанс есть. Все зависит от тебя.
— И от тебя.
— И от меня. Пойдем, — сказала она мне. — Познакомлю со съемочной группой.
— Прямо сейчас? — удивился я.
— Прямо сейчас, — сказала она и вышла.
Я пошел следом. В дверях оглянулся на Леонида.
Он махнул мне рукой, подъехал к столу, взял кий и, оценивая положение шаров, стал объезжать стол по кругу. Оставшиеся шары стояли неудобно — в разных концах и вплотную к стенкам. Нанести хороший удар было невозможно.
Ольга была уже в самом конце коридора. Пришлось почти бежать, догоняя ее. Потом был еще один коридор, лестница, дверь какого-то кабинета.
В кабинете нас ждали двое. Один из них был мне хорошо знаком — лучший телеоператор канала Гриша Иванченко, мужик компанейский, покладистый, легкий на подъем, прекрасный кулинар, при случае не дурак выпить, но, как правило, в меру и в основном одноразово. Мы с ним отсняли не одну передачу, отношения наши были вполне дружескими, но домами, как говорится, не дружили, поскольку Гриша был образцовым семьянином, а я пока от семейных уз старался держаться на самом почтительном расстоянии. И еще одно хорошее Гришино качество — невпопад своей профессии он был абсолютно не любопытен. Во время съемки его интересовало лишь освещение, компоновка кадра и качество звука. Содержание звука он игнорировал начисто. Расспрашивать его о словесном содержании отснятого материала было абсолютно бесполезно. Ольга хорошо знала это. Выбор был безошибочным.
Я молча протянул Грише руку.
— Только не подумай чего, — смущенно забормотал он, не выпуская моей руки. — У меня съемка была. До полдвенадцатого промунтулились.
— Ты о чем? — не сразу врубился я.
— О позавчерашнем коллективном отсутствии, — вмешалась Ольга. — Подтверждаю, он был на съемках. Иначе бы обязательно пришел.
Гриша мучительно покраснел.
— Не расстраивайся, — засмеялся я. — Артисты были очень довольны.
— Какие артисты? — еще больше растерялся Гриша.
— Не обращай внимания, — успокоила его Ольга. — У Бориса сегодня хорошее настроение. Не терпится приступить к работе. Начнем прямо сейчас.
— Что начнем? — растерялся я.
— Да, прошу прощения, забыла… Еще один член вашего маленького и, надеюсь, в скором будущем дружного коллектива. Виктор Петрович Дубовой. За вами — чистое творчество, полная творческая свобода. Все остальное — за ним.
— Не понял! «Все остальное» — это как? Вернее, что?
— Общее руководство, согласование, доставка в срок материалов, финансовое обеспечение. И — самое главное — поиск. Поиском должны заниматься профессионалы.
Дубовой вышел из-за моей спины, остановился рядом с Ольгой и протянул мне руку. Пришлось пожать, хотя мне очень этого не хотелось. Не понравился мне наш третий член. С первого взгляда не понравился. Наверное, поэтому я старался его не замечать. Неподвижное лицо, холодные с прищуром глаза, легкая седина на висках, сухощавая спортивная фигура. Человек без индивидуальности и, судя по всему, начисто лишенный недостатков. К тому же, как все безвольные люди, к каковым, с большими, правда, оговорками, я относил себя, я, как говорится, буквально пузом ощутил непреклонную волю и вышколенную выдержку этого человека. Его ладонь была сухой и холодной, пожатие коротким и очень сильным. Я сразу понял — друзьями мы никогда не станем.