Ольга, внимательно следившая за мной, видимо, что-то прочла в моих глазах и нахмурилась.
— Ко всему, что будет делать и говорить Виктор Петрович, прошу относиться так, словно это говорю и делаю я.
— Будем относиться. Но только нам будет очень не доставать вашего обаяния и чисто женской интуиции, — не выдержал я.
— У тебя сегодня чересчур хорошее настроение, — нахмурилась Ольга. — С чего бы?
— Не терпится приступить к работе, — продолжал я ерничать, стараясь не встречаться со взглядом Дубового.
— Не беспокойтесь, Ольга Юрьевна, — раздался его бесцветный голос. — Интуицию я им обеспечу. Работу тоже. Обаяние, извините, вне моей компетенции.
— На нет и суда нет. Придется нам, Гриша, пускать в ход собственные резервы. У тебя как насчет обаяния?
Гриша покосился на Дубового, который, судя по всему, и у него не вызывал особых симпатий, пожал плечами, неожиданно улыбнулся мне и сказал:
— Наскребем по сусекам.
— Прекрасно, — сказала Ольга. — Включай свет.
Гриша торопливо включил осветительные приборы и подошел к камере, которая была направлена на большое, ничем не занавешенное окно. За окном переливался огнями, дышал и жил большой город. Ольга стала на фоне окна и взяла протянутый Гришей микрофон.
— Минуточку! — делано возмутился я. — Почему со мной не согласовали? Автор должен знать, что это за эпизод, его назначение, его место…
— Его место за кадром, — жестко сказала Ольга. — То, что я сейчас скажу, должен увидеть и услышать только один человек на свете. Когда вы его найдете.
— Немного свет надо поправить, — сказал Гриша.
— Поправляй.
Пока он возился с приборами, я, не отрываясь, смотрел на Ольгу. Она была чертовски красива сегодня — я только сейчас, при ярком освещении, разглядел это. Умелый макияж, что-то новое в прическе. Зрелая, вызывающая красота. Чувственные губы чуть вздрагивают от сдерживаемого волнения, глаза блестят. Платье вызывающе облегает великолепную фигуру.
— Сначала во весь рост. Потом наезд до самого крупного. Одни глаза, — шепотом подсказал я Грише. Ольга услышала.
— Рада, что мы понимаем друг друга, — сказала она.
— Может быть, нам с этим господином выйти? — спросил я, взглядом показав на Дубового.
— Да, — сказала она. — Так будет лучше.
Мы с Дубовым вышли в пустой коридор.
— Я рад, Борис Александрович, что мы будем работать вместе. Мне нравится ваш стиль. Умеете зацепить главное. Это не каждому дается. Я бы даже сказал — очень мало кому.
— Я тоже очень рад. Особенно тому, что у меня вдруг обнаружился стиль. Кстати, что это за штука такая? Просветите.
— Извините, я недоговорил. Мне нравится ваш стиль в кадре. И абсолютно не симпатичен стиль поведения за кадром. Вы все время нарываетесь на противоречия и острые углы. Поэтому у вас так много синяков и ссадин.
— Трудное детство, неважное воспитание. Двор, улица, перестройка.
— Конечно, конечно. Папа — крупный партийный функционер, затем вице-президент ассоциации малых промышленных предприятий. Престижный университет, не менее престижные и очень дорогие курсы тележурналистов. Продолжать?
— Вы, случаем, не из… органов?
— Из них, родимых, из них. Так сказать, по совместительству, в свободное от работы отпускное время. Ради весьма приличного гонорара. Вас, кажется, тоже не обидят в случае благополучного окончания?
— Так далеко не заглядывал.
— Как профессионал, вижу, что у нас пока диаметрально противоположное отношение друг к другу. Вы мне почти нравитесь, я вам — пока не очень. Уверен, со временем противоречия сгладятся, а пока давайте работать. Каждый занимается своим делом в пределах своей компетенции. Согласны?
— Насколько понимаю, альтернативы пока не предвидится.
— Не предвидится.
— Тогда я согласен.
— Прекрасно.
— Но с одним условием.
— Я вас внимательно слушаю?
— Не называйте меня Борисом Александровичем. Мне все время кажется, что вы разговариваете с кем-то другим. Хочется оглянуться и отойти в сторону.
— Хорошо, приму к сведению, Боря.
— Спасибо, Виктор Петрович.
— Между собой можете называть меня Дубом. Обижаться не буду.
— Вы очень покладисты. Или привыкли?
— Ничуть. Просто это прозвище совершенно не соответствует моему содержанию.
В это время из кабинета вышла Ольга. Не взглянув на нас и низко опустив голову, она торопливо удалилась.
Мы зашли в кабинет.
Гриша потушил свет и растерянно уставился на нас.
— Мужики, — тихо сказал он. — Можете не верить, но она заплакала в кадре. У нее ручьем побежали слезы. Вместе с тушью. Спрашиваю — переснимаем? Она — нет! Пусть будет так! Буду рассказывать — никто не поверит. Чтобы Ольга заплакала…