В окне появилось гладкое, казалось, промытое до мельчайшей морщинки, доброе лицо.
- Что вам угодно?
- Извините, я не здешний... Сколько стоит вода?
- Пять пфеннигов ведро. Заходите, я дам вам напиться.
Пригнувшись, Рауль вошел в домик.
- В первый раз в пригороде? - фрау Паулина вязала.
- Да.
- А я в первый раз попала в город, когда мне исполнилось восемнадцать лет. С тех пор бывала там всего два раза. Что нам делать в Гаммельне? Для таких скоростей, на которых там живут, нужны деньги, каких мы и в глаза не видим. Мы живем своей жизнью, за временем не гоняемся. Возьмите вон ту кружку и налейте себе воды из колонки. Не ушибитесь с непривычки.
"Ушибиться? Обо что?"
Рауль взял высокую кружку с длинной ручкой и вышел на улицу, куда был выведен кран.
- Пускаю! - крикнула фрау Паулина.
Неожиданный удар выбил кружку из рук Рауля. Струя воды камнем упала на ногу. Он почувствовал боль. Отступив, он поднял кружку.
- Бьет, как камень, - заметила фрау Паулина, появившись в дверях. - Проточная вода у нас здесь тяжелеет от скорости. Поэтому с нас и дерут бешеные деньги за ее перекачку.
"Черт возьми, ведь масса проточной воды действительно возрастает..."
Старуха взяла из рук Рауля кружку и, держа ее обеими руками перед бьющей струей, налила до краев.
- Вот теперь вода не "тяжелая".
"Масса покоя меньше массы движения",- вспомнил Рауль.
Он долго пил прохладную воду.
- Спасибо. А что у вас тут производят? - Он кивнул на освещенные заводские корпуса.
- Топливо добывают. Здесь и рудники и завод. А топливо-то кончается! Сжирают его эти ваши экспрессы... За временем гонитесь...
- Я не гонюсь, фрау Паулина.
- Ну, тогда счастливого пути.
- До свидания, фрау Паулина.
Клемперт вышел на дорогу и пошел обратно в город.
Смиренная бедность окраин больших городов. Люди, живущие на задворках чужого богатства. Так жили и те берлинские ребята, которые приходили по вечерам в кафе "Синяя лампочка". Они сидели до рассвета, иной раз выпив одну-единственную кружку пива. Почувствовать свободу - вот за чем приходили люди в "Синюю лампочку". До фашизма можно было еще надеяться на лучшее. Но нацисты больше всего боятся именно свободы. И они ее задушили. Немцев убедили, что только война может спасти их от бедности. На немцев надели мундиры.
Гаммельн! Другой мир с удивительными законами природы. Но и тут смиренная бедность. Что ждет эту страну, в которой даже время течет не для всех людей одинаково?
В доме Айкельсонов было темно. Анна-Мари сидела на подоконнике открытого окна.
- Где вы были? - спросила она.
- В пригороде.
Она спрыгнула с подоконника.
- Вы ходили туда пешком?
- Конечно.
- А правда, что у них там вода за деньги?
- Неужели вы там не бывали?
- Никогда! Впрочем, один раз в детстве... Там на нас смотрят с ненавистью... А кто виноват, что онм родились не в городе?
- Никто.
- Почему вы всегда разговариваете со мной так, как будто я в чем-то виновата? С вами я чувствую себя несчастной.
Рауль облокотился на подоконник.
- У вас неприятности?
Она кивнула.
- Отцу запретили заниматься опытами.
- Как так запретили?
- Приходили из полиции и объявили, что уволенный служащий не имеет права заниматься опытами без контроля полиции.
- А обо мне не спрашивали?
- Нет.
- Простите, Анни. Я хотел вас спросить: вы ни с кем обо мне не говорили?
Анна-Мари ответила не сразу.
- Нет, я ни с кем о вас не говорила.
- Ну и прекрасно! Спокойной ночи!
- Погодите, Рауль. Неужели вас ничего не интересует, кроме архивных рисунков и пригородов?
Клемперт улыбнулся.
- Очень многое. А главное - я очень хочу вам помочь.
- Мне не надо помогать. Я просто хотела... хотела с вами поговорить об одном человеке, который, может быть... - Она встретила насмешливый взгляд Клемперта. - Ничего я не хотела! Спокойной ночи.
Клемперт не мог знать, что человек, о котором хотела с ним говорить Анна-Мари, был Лео Трассен, его бывший друг.
ПАДЕНИЕ ТРАССЕНА
А для Трассена наступил самый несчастный вечер в его жизни. Он брел по городу и вышел к привокзальным путям. Как холодные васильки, горели сигнальные огни. Пахло едким дымом и мокрым железом. Ему было не впервой коротать ночные часы на вокзале. Но то было когда-то... Давно... В Берлине... А теперь?
Память послушно прокрутила перед ним короткометражный фильм.
Он не ожидал, что встретит снова "девушку своей мечты" в тот самый день, когда ему в первый раз выдадут такую кучу денег. Он не думал, что повар может получать больше физика. Она шла с рынка, и в руках у нее была большая корзина с провизией. Он купил цветы, сунул ей в руки мокрые красные гвоздики и понес корзину. Цветам она так обрадовалась, будто ей раньше их никогда не дарили.
А ей и вправду никогда не дарили цветы. В Гаммельне не тратят деньги на чепуху. Цветы дарят только уезжающим, да и то - кактусы, чтобы по возвращении в гаммельнское время они сохранились...
По тесным рельсам проползал паровоз.
Подумать только - простой паровоз, а работает, как машина времени. Впрочем, всегда ли нужна машина, чтобы бежать от своего времени? Где бы я был, если бы остался в Берлине? Слава богу, все это ушло навсегда. И теперь я хотел бы жить, как говорится в старых сказках: "Долго и счастливо - до самой смерти..."
...Ну что ж, она обрадовалась цветам и сияющая шла до своего дома. Мы подошли к калитке, и тут я увидел ее отца. Он сидел в плетеной качалке. Глаза острые. Типичный взгляд экспериментатора.
- А-а, бывший физик! Слыхал, слыхал!
- Я не бывший физик.
- Простите, не расслышал?
- Я не бывший физик.
- Значит, я ошибся?
- Вы не ошиблись. Но работаю я поваром.
И вот тут-то образовалась трещина. Старик встал и, ни слова не говоря, ушел в дом. С тех пор меня больше в дом не приглашали.
После этого я спасовал. Собственно говоря, почему спасовал? Я радовался как последний дурак,- когда Анна-Мари шла со мной гулять. Иногда я спрашивал:
- Чем теперь занимается профессор?
- Археологией, - и ни слова больше.
- А физикой?
- Не знаю.
Между прочим, я сам вчера вечером видел вспышки света в окне лаборатории. Ну что ж, может быть, профессор занимается физикой просто так, для себя? Но не каждому дано иметь домашнюю лабораторию. И зря он разгневался, узнав, что я бросил науку. Конечно, я ничего не сказал об этом Анне-Мари. А потом дела пошли совсем плохо.
- ...Я не люблю, когда со мной переходят на "ты".
- Почему?
- Потому что мне не нужны вокзальные знакомства.
- Вокзальные?
- Бросьте прикидываться! - она иронически посмотрела на меня.
Когда она грубо разговаривает, мне почему-то становится ее жаль.
- Если у девушки нет денег, она может рассчитывать на верность только до первой поездки в "иное время". А потом сами понимаете - появляется разница в возрасте... И никто не виноват, если тебя бросают...
И тут я сделал величайшую глупость. Я сказал:
- Прошу вас быть моей женой. На всю жизнь и в любом времени.
...Повар сделал предложение... Конечно, она отказала...
На этом кадре короткометражный фильм оборвался. Но конец его может показаться безнадежным только тому, кто не понимает выражения глаз Анны-Мари! Трассен снова вглядывается в этот последний кадр и пытается найти в нем скрытую для себя надежду.
Впереди длинный вечер. Сегодня ему не идти на работу - не его смена. Может, пойти в "свой" ресторан? Занять столик у оркестра. Заказать фирменное блюдо - "бифштекс Трассена". Напиться.
Заглянув на кухню, Лео увидел, что кухарка фрау Тони пытается передвинуть "отяжелевшую" горячую кастрюлю.
"Теплота переходит в массу", - машинально подумал Трассен.