Распустив крыло силы за спиной, словно мой личный стяг, я пошел на Гончаров, приказав Градниру и Ксантису прикрывать людей. Может, сейчас я превращусь в дракона? — мелькнула надежда и погасла. Дракон решительно не хотел вылазить.
Зато зрение опять начало шалить: в глазах стояло огненное марево, в котором растворилось большинство людей на поле боя, в том числе Верховный. Сфокусировав взгляд на ясно видимой черной фигуре второго Гончара, я увидел светящиеся жгуты, тянувшиеся от его рук к двум дарэйли.
Взлетел и опустился кривой меч. Вырвалось из горла рычание:
— Ar're'nner!
Нити лопнули, и концы их хлестнули по жрецу так, что разорвали его сердце. Вскрикнув, он упал лицом в жидкую грязь. Но радоваться не пришлось: через миг я заметил, что Верховный успел перехватить разорванные нити и привязать к себе. Этот миг промедления едва не погубил меня: один из дарэйли ударил огненной стрелой, целя в мою левую руку с мечом-серпом.
Взмах крыла, и стрела погасла, отдав силу двум серым сполохам, ослепительно засиявшим в мглистых перьях. Второй взмах, и с крыла сорвались две пылающих стрелы: одна — в горло Сьента, вторая — в грудь его огненного дарэйли. Но я с ужасом увидел, как исказился их полет, и обе вошли в жреческий знак на груди врага. Верховный, чуть покачнувшись, выпрямился и торжествующе улыбнулся:
— Я тоже не по зубам тебе, Райтегор!
— Зато моему мечу ты на один зуб, — процедил я, поднимая кривое оружие, подозрительно напоминавшее косу.
Самодовольная улыбочка слетела с губ Сьента, когда разошедшиеся от взмаха меча черные молнии начали срезать струны, тянувшиеся от рук жреца к его рабам. На этот раз я не забыл о заклинании освобождения.
Воздух завибрировал тяжелым, нутряным гулом. Дарэйли, вскрикнув, замерли. Когда прошел шок, двое освобожденных побежали в сторону, и к ним метнулся Граднир: еще натворят чего бывшие рабы, ошалевшие от свободы.
Но концы оборванных струн не причинили никакого вреда Верховному. Никакого! И через миг я оторопело наблюдал, как от двух его бывших рабов протянулись светящиеся жгуты к запястьям жреца и сами обвили их. Они добровольно отдавали себя ему. Только сейчас я понял, что имел в виду Ринхорт, когда говорил, что дарэйли сами могут не принять свободу.
Стало так горько, что я закричал:
— Вы же свободны! Что заставляет вас быть рабами?
Огненный покачал головой и крикнул в ответ:
— Потом поймешь, маленький глупец! На том свете.
Он обрушил на меня поток пламени, и я едва успел обвернуться крылом и отскочить от линии атаки. Какое там отвести удар! Я скорее почуял нутром, нежели осознал: такую силу моему жалкому крылышку не проглотить целиком и сразу. Вот по частям бы…
Как по заказу, пламя расщепилось на несколько щупалец, и в следующую минуту было очень весело. Огненные пальцы пытались ухватить меня, как пятернёй букашку. А если к огненному присоединится второй дарэйли? Или ему не до меня, сдерживает остальных? Краем глаза я видел, что лучники тщетно посылают в жреца стрелы, сгоравшие на полпути к цели.
Когда мне надоело прыгать зайчиком и уворачиваться, я завопил:
— Граднир, Ксантис! Хватит глазеть!
Землю, наконец, тряхнуло. Сьент ухнул в образовавшуюся ямину вместе с дарэйли.
— Окружай! — донесся голос Ольхана. — Готовь копья! Лучники, стреляй!
Мы не успели. Из ямы взвился огненный частокол, сожравший пущенные стрелы и копья. Пыхнуло жаром, и обезумевшие кони подскакавших слишком близко всадников взвились на дыбы, скидывая седоков прямо в огненное марево. Раздались крики боли.
Отряд снова отступил на безопасное расстояние.
— Да завали ты его, Ксантис! — рыкнул Граднир.
— Не могу, дарэйли форм не дает, зараза!
На мой вопросительный взгляд "земляной" пояснил коротко:
— Парк — светлый, он воссоздает форму поверхности, не успеваю разрушать.
Если вспомнить световой решетчатый купол, то напрашивался вывод что, дарэйли форм способен воздействовать на все стихии. Над этой загадкой потом подумаю, — решил я. О сфере Логоса надо узнать как можно больше. Жаль, что я упустил время, когда рядом был Тион.
Я бросился к телу деда. Он был еще жив, хотя любой человек по всем моим представлениям о таких ранах, давно должен был умереть: меч вошел рядом с сердцем. Не любой, значит. Едва вздымалась его грудь, пузырилась розовая пена у рта, но кровь почти перестала сочиться. Вокруг меча она почему-то запеклась. Может быть, причина такой живучести в том, что дед был неофитом десять лет, и его тело подверглось воздействию дарэйли? Жрецы живучи.
— Мы можем помочь князю, еще не поздно! — крикнул Верховный. — Я призову дарэйли жизни, он будет спасен!
Седобородый рыцарь не выдержал, выпрямился и зычно спросил:
— На каких условиях, Гончар?
— Принц Райтегор станет моим учеником. Если он поклянется, мы освободим и его вассалов.
— Согласен! — не раздумывая, крикнул я. Потому что, задумайся на миг, то не решусь. Не смогу.
Старик захрипел:
— Нет, Райтэ! Не верь!
Ольхан, вскинув на меня изумленный взгляд, тоже вмешался:
— Где гарантия, что он не приведет сюда весь Сферикал?
Сьент услышал и ответил:
— Я останусь у вас заложником. А за Мариэт отправятся дарэйли Арр и Парк.
— Ты останешься один? — не поверил Ольхан.
Заметив, что огонь вокруг ямы стал совсем слабым, я понял, что Сьент преследует сразу две цели: и пытается заполучить меня, и хочет спасти своего дарэйли. Еще немного, и его Арр умрет от истощения. "У тебя очень умный и хитрый враг, Райтэ", — признал я.
— Тогда торопись, Гончар, — громко сказал я, пока мои друзья не вмешались в переговоры. — Я даю слово стать твоим учеником, как только ты выполнишь обещанное.
Огонь резко погас, а над провалом взвилась крылатая трехглавая фигура.
Я не сразу осознал, что именно вижу: глаза вдруг заслезились от яркого солнца.
Двое дарэйли, обняв жреца, поднялись вместе, слаженно взмахивая крыльями силы. Два крыла на троих. Они взлетели, как единое существо. Это было так прекрасно, что я затаил дыхание.
Опустив хозяина в сажени от провала, дарэйли на минуту положили ладони друг другу на плечи и коснулись лбами. И такой сосредоточенной в кулак мощью вдруг повеяло от их фигур и трепещущих крыльев, что у меня заныло сердце. Потом они расцепили руки, свистнули, призывая разбежавшихся коней, и ускакали.
Осталось ждать. И на всякий случай, если Верховный обманул и отправил своих за подмогой, готовиться к смерти. Но я должен попытаться спасти деда.
Князя окружили приближенные, Граднир и десятка два рыцарей взяли на себя охрану Сьента, а Ксантис пришел капать мне на мозги.
— Надеюсь, ты понимаешь, что натворил? — мрачно спросил "земляной", словно на самом деле сильно сомневался в моем рассудке.
Я кивнул и тут же отвлек от своей больной мозоли:
— Почему они не захотели свободы?
— Ты видел, как они летели? Как одна душа. Потому и не захотели, — сокрушенно, но с ноткой зависти ответил он.
— Они дарэйлины?
— Нет. У Сьента все такие. Они любят его не как хозяина, а как друга.
— Он же Гончар! — я искренне не понимал, что в нем особенного, в этом ненавистном жреце. — Как можно любить Гончара?!
Ксантис опустил взгляд и вздохнул.
— Не знаю, поймешь ли ты… Легко рвать гнилое, но невозможно — истинное. Жреца, если это истинный Гончар, а не одно название, связывают с его творениями узы прочнее и родительских, и любовных, и всех известных вместе взятых. Его дарэйли — часть творца, часть его души. Неотъемлемая часть. А Сьент — настоящий Гончар. По крайней мере, в этом убеждены его дарэйли.
— Но, если верить слухам, он не их создатель.
— Он их вернул, это не меньше. Никто из них не променяет единство с ним и друг с другом на пустую свободу и одиночество. Для них это все равно, что лишиться души.
— Почему я узнаю об этом только сейчас?