========== I Сan’t Decide ==========
Иногда трудно поверить,
на что идут люди ради искусства
Генри Морган «Вечность»
Факты, даже нанизанные на нить, всё равно были беспорядочными.
События не проистекали. Факты оставались отдельными
и совершенно случайными, эпизодическими, разрозненными,
без каких бы то ни было стыков, события происходили
без малейшей опоры на предыдущие события…
Тим ОʼБрайен «Вслед за Каччато»
Caaaan you feel a little love?
Дэйв Гаан «Depeche Mode»
***
— Клэнси.
Оборачиваюсь и успеваю заметить летящее навстречу безумие. Поняв, что сюрприз не удастся, оно ускоряется, и я едва не оседаю на пол, когда эта торпеда наконец достигает цели и сжимает в тисках объятий. Удивительно, откуда в таком тщедушном теле столько силы и нерастраченной энергии. А ведь он едва достает мне до плеча. По крайней мере, для того, чтобы коснуться губ, привстает на цыпочках.
Оливер Клэнси. Отпрыск богатого семейства и, по совместительству, профессиональный игрок в футбол. Самый многообещающий вингер Премьер-лиги и, по совместительству, мой горе-бойфренд. Ему восемнадцать, мне — двадцать два, он кумир всех малолеток этого континента, я — надеюсь стать кумиром аудитории посерьёзней. Он никогда не учился, я — никогда учиться не прекращал. Он нюхает всё, что нюхается, я — берегу репутацию смолоду. Можно продолжать бесконечно. Опуская подробности, не уверен, чем он заслужил сомнительную «радость» в моём лице.
— Ты меня придушишь. — Он понимает намёк и отстраняется, не переставая сиять, будто ребёнок, дождавшийся рождественского утра. До Рождества еще полгода, и сильно сомневаюсь, что хотя бы издалека похож на Санту; хотя, судя по характерному флёру, свою рождественскую дозу он уже выпил. Впрочем, его радостный индейский клич вырывает меня из задумчивости.
— Майки! — Он ещё раз впечатывается в мою многострадальную грудь. Умоляю небо, чтобы от такого напора не остались синяки. А ведь обязательно останутся — проверено этим чудищем. Многократно. — Ты приехал, плохой мальчишка, — Клэнси привстаёт и целует… конечно, мой нос. Держу пари, на нас пялится весь бар. Кажется, у моего юного друга новый фетиш. До этого его занимали мои уши. Хмурюсь. Набрался опыта за время моего отсутствия? — Как Франция? Надеюсь, родня тебя не утомила? — Он утыкается в ткань футболки и бормочет что-то про Монако и Джейми Мэнсфилда, когда я, уже зная наперёд, отодвигаю его от себя и, подцепив подбородок пальцем, пристально вглядываюсь в блестящие, подозрительно блестящие глаза.
— Твои глазные капли никуда не годятся, — говорю я, стараясь унять вспыхнувший гнев. Мне нужна пара секунд, ему — для ответа, — куда больше.
— Я не… — выдавливает он после паузы и рассеянно моргает. Похоже, начинает приходить в себя.
— Бог мой, ради приличий, изобрази раскаяние! — вспыхиваю и тут же оттаскиваю в сторону от любопытных ушей. — Здесь куча народа. Спешу заметить: не все они твои друзья. Хочешь, чтобы о твоих выходках пронюхали газетчики? — Я устал из раза в раз втолковывать одни и те же вещи.
— Тебя не было! — в его голосе — вся горечь детской обиды. — Так долго. Мне было скучно. Я больше не буду.
Фыркаю, чтобы не захохотать в голос.
Честно — просто не знаю, как на него злиться. Осматриваюсь, подмечая знакомых, и киваю только что вошедшей Кэндис. Она улыбается, делая знак рукой, но Олли тянет за футболку, и я, всё ещё вполоборота к девушке, рассеянно развожу руками, следуя за обдолбанным любовником.
Толпящиеся у стойки встречают звоном бокалов и нетрезвыми рукопожатиями.
Уже у бара, потягивая мерзкий, но убийственный по составу коктейль, я замечаю то, чего замечать не должен. Лучше бы мне ослепнуть или раз в жизни не поверить собственным глазам — оба пункта невозможны, но я не теряю надежды и, отвернувшись, забываю поменяться в лице. В самый первый момент я, кажется, даже не реагирую. Поворот головы туда — поворот головы обратно. В эту свою черту — единственную, возможно, — я влюблен с детства. Вот так я себя вышколил. Боюсь, ворвись сюда наркополиция или, может, стадо слонов, — я все так же продолжу пить голубое нечто, шепнув Олли проваливать куда-нибудь в Манчестер.
Скажу — и снова приложусь к стакану.
Но моей заторможенной реакции хватает на то, чтобы спросить себя: «Какого чёрта здесь делает Фрэнсис?» Фрэнсис Мерсер со своим убогим бойфрендом. Со своим трижды-четырежды-шесть-раз-экс-бойфрендом. С этим ничтожеством, которое пьет из него все соки, с этим придурком, которого я…
— Уоллис предлагает отдохнуть у него на Уайте. Вау, Джеймс, друг, я смотрю, ты загорелся идеей, чувак? — Олли, кажется, поймал одно из своих бесшабашных настроений и сейчас собрал вокруг нас едва ли не половину присутствующих в зале. — Майк, ты как? Согласен? — осторожно спрашивает он. Видимо, моя реакция, точнее, её отсутствие, внушает сомнения, и он резко переводит тему. — Кстати, помните то местечко на Кингс-Роуд…
Слава Богу, можно не вслушиваться — всегда есть возможность сослаться на слишком громкую музыку.
Прошу бармена повторить.
И ещё раз.
И ещё.
— Майк в своем репертуаре! Вы только посмотрите! — Олли указывает на новую порцию выпивки и отполовиненную пачку сигарет, крикнув так, что о моих привычках узнают даже на улице. Но я не могу не ухмыльнуться, в конце концов — имею право.
В голове пустота. Зачем эта шлюха явилась сюда? Не то чтобы вид Фрэнсиса меня расстраивал. Просто за всем, что он творит, всегда есть умысел.
Олли отчаливает на танцпол, на этот раз провалив попытку прихватить меня с собой. Надеюсь, хоть кто-то из нас выйдет отсюда вменяемым. Да что там — этим кем-то буду не я.
Смотрю на дно бокала. На танцующего любовника. На дно бокала. На пепельницу. На бармена. На пепельницу. На танцующего любовника. Маршрут моего взгляда на сегодня.
Ни за что не взгляну на Пустое Место за столиком позади себя. С чего мне? Зачем человеку смотреть по сторонам?
Олли смешно извивается вокруг нашей общей подруги. Вокруг катастрофически красивой и катастрофически пьяной Стейси Торнтон-Уилтон. С виду и не скажешь, но её «хватит» наступило пару бокалов игристого назад. Пьяной, она почти всегда уходит в себя, но эту отрешенность видят немногие. Стейси замечает мой взгляд и направляется к бару. Зная её, предположу, что дело не в скуке.
— Привет, Майк. — По очереди подставляю обе щеки. Она целует трижды. Очень пьяна.
— Стейси, — поправляю когда-то подаренный ей кулон, — как ты?
Она никогда не ответит «отлично». Её депрессия — часть её имиджа. Вместо этого она прищуривается.
— Лучше скажи, как ты.
От её взгляда не ускользает почти приконченная пачка сигарет. От её внимания не ускользает подтекст. От её обоняния не ускользает градус выпитого. Она знает мотив, что вопреки играющей музыке прокручиваю у себя в голове. Я дам ему название. Может, в её честь?
Пожимаю плечами.
— Нормально.
Нормально. А что должно быть не так? Или: что бы я ответил, будучи в полном дерьме?
Мы перекидываемся несколькими фразами, и она еще раз целует меня в щёку.
— Пойду поздороваюсь со шлюхой и… шлюхой, — под действием алкоголя она слегка растягивает слова, но так разговаривает половина моих знакомых.
Сейчас она подойдет к Фрэнсису, он подставит обе щеки, но её губы коснутся воздуха — не кожи. Она сделает это для меня, я знаю. Как будто мне это нужно.
Мы дружим с детства, и уже тогда, казалось, она знала о людях самое важное. Самую глупую часть их натур она вызубрила наизусть. Как будто ей это пригодилось.
Смотри я в их сторону — увидел бы, как забавно кривится рот подруги, когда болонка Фрэнсиса предлагает присесть.
Закончив спектакль, она выходит на улицу, и я, не забыв прихватить почти пустую пачку Мальборо, двигаюсь тем же путём.
— Что ему нужно? — спрашиваю, когда она протягивает уже раскуренную сигарету.
— Наверняка ничего особенного. Просто… посмотреть. Кажется, без этого он не может. — Она хмурится и стряхивает упавший на платье пепел. Её губы знают все оттенки презрения. Она это ненавидит.